Не в состоянии удержать ключ, он левой рукой неловко вставил его в замок зажигания и наконец-то завел мотор. Тут же ожили дворники, перепугав его, а едва он их выключил, как загремело радио. Реймер убавил громкость, проверил шкалу: отчего-то приемник оказался настроен на станцию кантри-музыки. Реймер вообще редко слушал радио, и уж тем более это убожество для деревенщин. Кто-то хозяйничал в его машине? Реймер выключил радио и заметил, что в ушах у него гудит, чего прежде не было. Он энергично затряс головой, еще более убеждаясь, что у могилы Бекки его каким-то образом ударило током.

– Эй, – произнес он снова, и гудение в ушах усилилось.

Но в следующее мгновение прекратилось и серьезный голос ответил:

– Здорово, мудила.

Из главных ворот кладбища Реймер выехал не направо, на шоссе, а налево, на гравийную дорогу, отделявшую Хилл от Дейла, в дальнем ее конце был заезд на кладбище со Спринг-стрит, но пользовались им редко. Оттуда он попадет прямиком на федеральную магистраль, а там, может статься, отыщет свободный номер в одном из сетевых мотелей.

Он добрых полчаса ждал на парковке, надеясь, что голос в его голове скажет что-то еще, но вместо этого лишь вновь загудело в ушах, только громче. Спать. Милый боженька, Реймеру просто необходимо поспать. Если номера не окажется, он задрыхнет прямо на стоянке у “Лоу”. И завтра же подаст в отставку. Если же, что маловероятно, кто-нибудь станет возражать или пожелает узнать почему, Реймер ответит, что слышит голоса в голове и потихоньку сходит с ума. Может, даже съездит в Ютику, в психиатрическую больницу штата, вдруг они разберутся, что с ним. Правда, жене мэра там ни черта не помогли, но кто знает?

Реймер так умотался, что, подъехав к десятифутовой куче земли, невесть откуда взявшейся на шоссе и перегородившей обе полосы, просто свернул на обочину и уставился на препятствие, не веря своим глазам. Может, и это, как голоса в голове, игра его безумного воображения? На вершине холма торчало узловатое дерево, судя по виду, сухое, наклонившееся под нелепым углом, так что корни тянулись в воздух. В свете луны эта картина напомнила Реймеру абсурдистскую живопись, а фантастические детали для того и добавили в полотно, чтобы они внушали изумление. Эксцентричнее всего был продолговатый ящик, чуть выступавший из почвы, детали его – затейливые, серебристые, отчасти похожие на ручки – блестели в свете фар. Реймер не сразу опознал в этой композиции гроб, крышка которого – он наконец заметил – сдвинулась набок. На склоне холма в доброй полусотне ярдов чернела глубокая борозда, означавшая, что до недавнего времени и эта куча земли, и дерево, и сам гроб пребывали там.