— Если мы их оставим тут, они в два счета развяжутся и позовут товарищей, — пробурчал Граньола.

— Я их убью прикладом. Не шумно, — прошептал казак. При мысли, что этих бедняг хотят убить, я оледенел.

Снова вступил Граньола и рыкнул в ответ: — А что за толк от этого, сучья плешь. Оставим их лежать, собаки нанюхают, и фрицы поймут, куда мы пошли. — Он был так взвинчен, что перестал ставить глаголы в инфинитив. — Разве что сбросить в тот обрыв, в обратную сторону с горы, не в нашу, пускай собаки вынюхивают, сколько хотят, тот склон, выиграем десять минут, может, и больше. Ямбо, там вправо, ты говорил, в нескольких шагах от ребристого валуна, край откоса? Давайте тащите их туда. Ты говорил, что кто двинется по этой тропинке, может, как нечего делать, слететь с горы в овраг? Ну, этого нам и надо. Пусть валятся со своими собаками. И покуда немцы разбираются с этим бардаком, мы будем уже в долине. Кто падает, тот обязательно разбивается насмерть, я из твоих слов понял?

— Нет, я… из моих слов… насчет обязательно я не уверен. Переломается, это точно. Ну, если голову стукнет о камень, то вряд ли выживет…

— Ты, чертов сын, сначала говоришь одно, а потом другое. Вот сбросим, а они живехонькие докатятся до низу обрыва, развяжутся, всполошат округу и воплями упредят своих, чтоб остальные не упали!

— Значит, бросать их надо мертвыми, — подытожил казак, который знал, как устроены вещи в этом пакостном мире.

Я стоял рядом с Граньолой и мог видеть его лицо. При бледности, какая была всегда, мне сказали бы, не поверил, что еще можно вдвое побледнеть. Глаза были закачены к небесам, как в экстазе. Профырчали, фр-фр, какие-то пули, пролетая на уровне голов, один из немцев ткнул что есть силы локтем в бок охранника, оба рухнули наземь, и казак взвыл от боли, потому что пленный немец двинул его головой по зубам, по всей видимости, фриц шел на любое, чтобы если не освободиться, то хотя бы нашуметь. Тут Граньола принял новое решение. Он сказал:

— Мы или они. Ямбо, если идти направо, через сколько шагов будет этот самый обрыв?

— Через десять. Десять моих. Твоих, думаю, восемь. Тронешь землю ногой. Это будет начало откоса. По откосу до кромки еще ровно четыре шага. Твоих для верности — не больше трех шагов.

— Делаем вот что, — произнес Граньола, повернувшись к старшине казаков. — Я иду вперед, двое ваших вслед за мной волочат фрицев. Пусть их держат крепко сзади за плечи. Остальные стоят и ждут нас.

— Что ты хочешь? — переспросил я его, стуча зубами.

— Заткнись, молчи. Тут война. Ты тоже жди. Это приказ. Понял?