В кино хохочем от ужимок Бада Эбботта и Лу Костелло,[349] Бинг Кросби и Боб Хоуп появляются с интригующей Дороти Ламур,[350] вечно завернутой в саронг, — троица путешествует не то в Занзибар, не то в Тимбукту, и всем представляется уже в 1944 году, что жизнь прекрасна.[351]

Примечание к рисунку[352]

Перед обедом меня командируют на велосипеде к одному спекулянту, который откладывает для меня и для сестры Ады по белой булке. Это первый пшеничный хлеб, который мы видим после желтых, жестких и непропеченных буханок из непросеянной муки, которые мы грызли в военные годы, находя в них что угодно, от веревок до тараканов. Эти поездки — символ первого приближения к благосостоянию, символ восстановления нормальной жизни. Я, конечно, подъезжаю ко всем газетным киоскам. Муссолини повесили на Лорето, Кларетта Петаччи болтается вверх ногами, и чья-то милосердная рука заколола ей юбку в паху английской булавкой. Вечера памяти павших партизан. Я не ведал, что вешали и расстреливали в таких масштабах. Поступают первые статистические данные по военным потерям. Пятьдесят пять миллионов, говорят нам. Что смерть Граньолы по сравнению с этой гекатомбой. Бог, похоже, действительно зол? Материалы Нюрнбергского процесса. Всех повесить, за исключением Геринга, который успел отравиться цианистым калием, полученным от жены с последним поцелуем. Преступление в Вилларбассе[353] знаменует возврат к бытовому насилию, теперь можно снова убивать людей ради простой наживы. Потом убийц арестовывают. И всех расстреливают на заре. Значит, расстрелы продолжаются. Расстрелы на пользу мирной жизни? Приводят в исполнение приговор Леонарде Чанчулли, она в войну варила мыло из своих жертв. Рина Форт молотком убила жену и малолетних детей своего любовника. В газете описано, как от вида белоснежной ее груди любовник в свое время лишился разума и сна. Любовник — мужчина с пещеристыми зубами, наподобие дяди Гаэтано. В первых фильмах, которые я смотрел в кино, показывали Италию тех уличных «синьорин», которые поджидали американцев возле казармы, где большой забор… Я одна по улицам иду через равнодушную толпу, — вот оно, оказывается, что значило. Смотря как понимать.

По понедельникам, в базарный день, в полдень к нам обычно жалует далекий двоюродный дядя Поссио. Не мог мимо проехать, оправдывается он, как не зайти проведать родню. Всем совершенно ясно, что он мечтает о приглашении на обед, потому что питаться в поездке ему не на что. Я так и не понял, кем работает дядя. Понял только, что он ищет другую работу.