Как раз сейчас я пииту колонку Мисс Мирны. Казалось, подготовилась на три месяца вперед, но в результате едва не опоздала к сроку.
– Все нормально, мам. Не может же он названивать каждую минуту, – с некоторым вызовом отвечаю я, но тут же смягчаю тон. Мама худеет с каждым днем. Одного взгляда на выпирающие ключицы достаточно, чтобы погасить мое раздражение. – Он просто уехал по делам, вот и все, мам.
Кажется, на время это ее успокоило, и я использую ту же версию для Элизабет и – с чуть большим количеством деталей – для Хилли, причем с ней мне даже приходится украдкой ущипнуть себя, чтобы стерпеть ее кривую улыбочку. Но какую версию предложить себе самой – не представляю. Стюарту нужны «время» и «пространство», словно речь идет о физическом опыте, а не о человеческих отношениях.
Поэтому вместо того, чтобы упиваться жалостью к себе, я работаю. Печатаю. Потею. Кто бы мог подумать, что разбитое сердце чертовски поднимает температуру. Когда мама укладывается в постель, придвигаю стул поближе к кондиционеру. К июлю он превращается в серебристую святыню. Замечаю, как Паскагула одной рукой вытирает пыль, а другой приподнимает косынку, подставляя голову струе прохладного воздуха. Это не такое уж новое изобретение, кондиционер, но каждый магазин, где они установлены, обязательно сообщает об этом табличкой в витрине, указывает в рекламных плакатах – потому что это жизненно необходимая вещь. Я тоже сделала картонную табличку для дома Феланов и повесила на дверную ручку – ОТНЫНЕ РАБОТАЕТ КОНДИЦИОНЕР. Мама улыбается, но делает вид, что ей безразлично.
Сегодня тот редкий вечер, когда я дома, ужинаю вместе с родителями. Мама осторожно клюет свою порцию. Полдня она старалась скрыть от меня, что ее тошнит. Она сжимает пальцами переносицу, дабы унять головную боль, и произносит:
– Я думала о двадцать пятом, как вы считаете, это подходящая дата для приглашения, не слишком скоро?
Никак не соберусь с духом сказать ей, что мы со Стюартом расстались.
Судя по лицу, маме сегодня гораздо хуже. Она очень бледна и явно не может больше сидеть за столом. Нежно беру ее за руку и успокаиваю:
– Я узнаю, мамочка. Уверена, двадцать пятое – в самый раз.
И она улыбается впервые за день.
При виде стопки бумаги на кухонном столе Эйбилин широко улыбается. Текст напечатан через два интервала, стопка толщиной в дюйм – выглядит вполне солидно, можно поставить на полку. Эйбилин измучена не меньше, чем я, а пожалуй, и больше, ей ведь приходится работать весь день, а по вечерам еще заниматься интервью.
– Гляньте-ка, – говорит она, – это уже почти