Я смотрела на Герша, разинув рот. Это какая-то бессмыслица. Зачем пускаться на такие сложности, чтобы убивать людей – людей, которые производили вещи, необходимые для ведения войны? А потом я стала мысленно рассуждать: Герш здесь, а моя мать – нет; Герш видел тела, которые выгружали из фургонов.

– Ты врешь! – выпалила я.

– Лучше бы так и было, – прошептал он. – Ваша мать, она была в третьем фургоне в тот день.

Отец опустил голову на стол и заплакал.

– Шестерых парней, которых забрали в лес, убили, потому что они работали недостаточно быстро. Меня – нет, но жить мне не хотелось. Я собирался повеситься в подвале той же ночью. Потом я вспомнил, что, хотя у меня не осталось родных, у вашей матери они еще есть. И подумал, может быть, мне удастся вас отыскать. На следующий день во время поездки в лес я попросил сигарету. Эсэсовец дал мне одну, и вдруг все в грузовике стали просить у него закурить. Солдат отвлекся, а я вынул из кармана ручку, проделал дырку в брезенте, разорвал его и выпрыгнул из грузовика. Солдаты начали стрелять, но не попали в меня. Я бежал через лес, пока не нашел какой-то сарай, где спрятался под сеном. Просидел там два дня, а потом улизнул и вернулся сюда.

Я слушала Герша, хотя мне хотелось сказать ему, что он дурак, зачем снова лезть в гетто, когда все мы хотели выбраться отсюда. Но если выезд из гетто означал смерть в фургоне, полном газа, может, Герш не так уж и глуп. Я не могла до конца поверить его словам, но отец сразу закрыл тканью единственное в доме зеркало, сел на пол и разорвал на себе рубашку. Мы с Басей последовали его примеру и стали оплакивать мать так, как велит нам наша религия.

В ту ночь, услышав плач отца, я села на край матраса, на котором раньше спали они с матерью. У нас, теснившихся в этой квартирке, теперь места было больше, чем нам нужно.

– Минка… – произнес отец так тихо, что, может быть, я это придумала. – На моих похоронах, проверь… проверь… – Он умолк, не в силах сказать то, что хотел.

За ночь волосы у него поседели. Если бы я не видела этого своими глазами, то никогда не поверила бы, что такое возможно.

Вероятно, понять это сложнее всего: как ужас может стать обыденностью. Раньше я пыталась представить, как можно смотреть на упыря, высасывающего кровь из тела только что убитого человека, и не отворачиваться от этого жуткого зрелища. Теперь я знала на собственном опыте: когда у тебя на глазах старую женщину убивают выстрелом в голову, можно вздыхать оттого, что ее кровь брызнула тебе на пальто. Можно услышать звуки перестрелки и глазом не моргнуть. Можно не ждать самого худшего, потому что оно уже произошло.