– Хорошо, – сказала я, – это очень хорошо. Давайте сделаем еще лучше.

Быстро обшарив взглядом нашу квартиру, я остановилась на бочке, принесенной отцом из пекарни. Когда-то полная муки, теперь она служила нам кухонным столом, так как настоящий мы пустили на дрова. Я опрокинула ее набок, прикатила в кладовку и поставила над дырой в полу. Ничего странного в том, что бочка из-под муки находится в чулане, и это еще одно препятствие, которое помешает эсэсовцам догадаться, что внизу – лаз.

Мы знали, что облава приближается, – слышали голоса людей в соседних квартирах: и те, кого забирали из семей, и те, кто оставался, кричали. Однако прошло еще три часа, прежде чем очередь дошла до нас. Дверь с грохотом распахнулась, и вошли солдаты, требуя ответа, где Мейер.

– Я не знаю, – сказал отец. – Моей дочери нет дома с начала комендантского часа.

Один из эсэсовцев обратился ко мне:

– Говори нам правду.

– Мой отец говорит вам правду, – ответила я.

А потом услышала… Кашель и тихий плач.

Я мигом прикрыла рот рукой.

– Вы больны? – спросил солдат.

Я не могла ответить «да», тогда меня отправили бы на транспорт.

– Просто поперхнулась, вода не в то горло попала, – сказала я, в доказательство стуча себя кулаком по груди.

После этого солдаты больше не обращали на меня внимания. Они начали обыск: открывали шкафы и ящики, заглядывали во все места, где можно было спрятать ребенка; тыкали штыками в соломенные тюфяки, на которых мы спали, вдруг мы засунули туда Мейера; проверили даже топку печи. Когда очередь дошла до кладовой, я замерла на месте и стояла, не шелохнувшись, пока солдат водил винтовкой по полкам, спихивая наши жалкие припасы на пол, и стучал по бочке. Напоследок он заглянул в ее пустое нутро.

Эсэсовец обернулся и бесстрастно уставился на меня.

– Если мы найдем ее прячущейся с ребенком, то убьем, – сказал он и пнул бочку.

Она не опрокинулась. Не покачнулась. Только сдвинулась чуть-чуть вправо и потащила за собой газеты, отчего с краю открылась тонюсенькая черная щель – намек на скрывавшуюся внизу дыру.

Я задержала дыхание, уверенная, что солдат ее заметит, но тот уже кричал остальным, что пора идти в следующую квартиру.

Мы с отцом смотрели, как эсэсовцы уходят.

– Не сейчас, – прошептал папа, когда я сделала шаг к кладовой.

Он с опаской указал на окно, из которого открывался вид на улицу, куда солдаты вытаскивали наших соседей, уводили их, расстреливали. Минут через десять солдаты ушли, из соседних квартир слышались завывания матерей. Отец побежал в кладовку и отодвинул бочку.