– Бася! – крикнула я. – Все закончилось!

Сестра всхлипывала и улыбалась сквозь слезы. Она села, прижимая к себе Мейера, и отец помог ей выбраться из тесного убежища.

– Я боялась, они услышат кашель, – сказала я, крепко обнимая сестру.

– Я тоже этого боялась, – призналась Бася. – Но он был таким хорошим мальчиком. Правда, мой малыш?

Мы обе посмотрели на Мейера, его личико было крепко прижато к шее матери, только так она могла его успокоить. Мейер больше не кашлял. И не кричал.

Но моя сестра, глядя на синие губы и пустые глаза своего сына, закричала.

Детей увезли на телегах через ворота гетто. Некоторые были одеты в самую красивую одежду, какая только у них осталась к этому моменту. Они все плакали навзрыд и звали своих матерей. А матери должны были идти работать на фабрики, как будто ничего необычного не случилось.

Гетто превратилось в город призраков. Мы стали серой массой работников, которые не хотели помнить прошлого и думать, что у них есть будущее. Никто не смеялся, не играл в классики. Не было ни бантиков в волосах, ни хихиканья. Не осталось ни цвета, ни красоты.

Вот почему люди говорили, что ее смерть была такой прекрасной. Как птица, она слетела с моста над Лутомиерской улицей на дорогу, ходить по которой евреям не разрешалось. Говорили, что распущенные волосы Баси трепетали позади нее, как крылья, а юбка раскрылась, как веер хвоста. Говорили, что пули, попавшие в нее на лету, окрасили ее оперение в алый цвет, как у феникса, который должен возродиться вновь.

В темноте раздался тихий рык, похожий на урчание. Чиркнула спичка. Запахло серой. Факел снова засветился. Передо мной на корточках в луже крови сидел человек с дикими глазами и всклокоченными волосами. Изо рта у него капала кровь, она покрывала его руки, в которых он держал кусок мяса. Я отпрянула, тяжело дыша. Это была пещера в скале, где Алекс устроил свое скромное жилище. Я пришла сюда, надеясь найти его, после того как он сбежал с деревенской площади. Но это… это был не Алекс.

Мужчина – можно ли назвать его так? – подался вперед. Кусок мяса, который он пожирал, оказался рукой с кистью и пальцами. А в пальцах был зажат позолоченный набалдашник трости, который мне не забыть никогда, сколько бы я ни пыталась. Барух Бейлер нашелся.