– Что мы будем делать? – спросила я, нервничая оттого, что мы идем куда хотим по лагерю средь бела дня.

Но ведь мы не пропускали работу. Делать нам здесь было нечего, только ждать. Кому какое дело до того, что мы здесь, под окном кухни, а не в своем бараке?

Окно открылось, и какая-то коренастая женщина вывалила наружу груду отбросов. Картофельная кожура, гуща от суррогатного кофе, шкурки от сосисок и апельсинов, кости от ростбифа. Женщины бросились на землю, как животные, и стали жадно хватать все, что попадет под руку. Поколебавшись всего мгновение, я осталась без самых ценных отбросов, но мне удалось добыть вилочковую кость курицы и горсть картофельных очисток. Я быстро засунула все это в карман и поспешила в барак к Таубе и Суре.

Я отдала очистки Таубе, а та попыталась соблазнить кусочком кожуры свою дочь. Но Сура была без сознания.

– Тогда ты ешь, – велела я Таубе. – Когда ей станет лучше, нужно, чтобы у тебя были силы.

Тауба покачала головой:

– Хотелось бы мне в это верить.

Я достала из кармана куриную кость:

– Когда я была маленькой и мы с моей сестрой Басей чего-то очень хотели – новую игрушку или поехать в деревню, – то заключали сделку. В Шаббат мама готовила курицу, мы брали вилочковую кость и загадывали желание, одно и то же. Так оно не могло не сбыться. – Я протянула Таубе кость, обхватила одну половину рогатки мизинцем, а за вторую взялась Тауба. – Готова? – спросила я.

Кость разломилась в ее пользу. Но это было не важно.

В ту ночь, когда капо пришел забрать мертвецов, первым он вынес тело Суры.

Я слушала, как Тауба, потрясенная утратой, причитает по покойнице. Она уткнулась лицом в одеяло – единственное, что осталось ей от дочери. Но, даже заглушаемые тканью, ее крики превращались в визг; я заткнула уши, но это не помогло. Крики становились кинжалами, нацеленными мне прямо в лицо. Я с удивлением наблюдала, как они пронзают мою дряблую кожу, но из ран не течет кровь, из них вылетает огонь.

Минка. Минка?

В поле зрения вплыло лицо Таубы, будто я лежала на дне моря и смотрела на солнце.

Минка, у тебя жар.

Меня трясло, одежда пропиталась потом. Я знала, что меня ждет: через пару дней мне конец.

А потом Тауба сделала нечто невероятное. Она взяла свое одеяло, разорвала его пополам и одной его половиной обернула мои плечи.

Если мне суждено умереть, я хотела бы сделать это на своих условиях, как моя сестра. Это будет не грязный барак, заваленный больными людьми. Я не допущу, чтобы последним, кто примет решение обо мне, был охранник, который потащит мой труп куда-нибудь разлагаться под полуденным солнцем.