Однажды моя хозяйка не пришла.

Я ощутила приступ голода, но это было ничто в сравнении с испытанным в лагере и на марше. Я так долго обходилась без пищи, что пропуск одной трапезы теперь оставался почти незамеченным. Может, фермерша заболела или куда-то уехала? На следующее утро, когда дверь сарая открылась, я быстро спустилась вниз с сеновала, сознавая, что соскучилась без своей благодетельницы больше, чем позволяла себе думать.

Жена фермера стояла в дверях, солнце светило ей в спину, фигура женщины вырисовывалась в дверном проеме черным силуэтом, а потому я не сразу заметила, что глаза у нее красные и припухшие, а пришла она не одна. Позади нее стоял мужчина во фланелевой рубашке и подтяжках; он тяжело опирался на палку. А рядом с ним стоял местный полицейский.

Улыбка сошла с моего лица. Я приросла к полу сарая и так крепко вцепилась в лестницу, что отпечатки моих ногтей остались на дереве.

– Прости, – задыхаясь, проговорила жена фермера, но больше ничего не добавила, потому что муж сильно встряхнул ее за плечо. Полицейский связал мне руки, широко распахнул дверь сарая и отвел меня к грузовику, который ждал у входа.

Моя мама говорила, что иногда, если повертеть трагедию в руках, окажется, что в ней кроется чудо, как золотая жила, которую дурак, по счастью, обнаруживает внутри расколотого камня. Это было верно в отношении смерти моих родных хотя бы потому, что они не дожили до этого момента и не увидели меня в таком состоянии, не увидели, до какой деградации дошел мир. Убийство другой женщины обеспечило меня парой прочных ботинок. Если бы не побег с марша из Нойзальца, я бы никогда не оказалась в этом сарае и не получила бы целую неделю трехразового питания.

И если муж фермерши открыл секрет своей жены, обнаружил мое тайное убежище и сдал меня полиции, то это, по крайней мере, означало, что я доберусь до следующего лагеря в кузове грузовика, экономя силы, чего не смогла бы сделать, если бы прошла весь этот путь пешком. Вот почему, когда меня доставили во Флоссенбюрг 11 марта 1945 года – в тот же день, когда, по иронии судьбы, туда прибыли те, с кем вместе я вышла из Нойзальца, – больше половины тех женщин были мертвы, а я все еще жива.

Через неделю нас погрузили в поезд и отправили в другой лагерь.

В Берген-Бельзен мы прибыли в последнюю неделю марта. Вагоны были забиты до отказа, как полки в довоенной бакалейной лавке, так что, повернувшись хоть немного, вы получали удар в нос чьим-то ботинком или слышали недовольное ворчание, и все пытались, как могли, держаться подальше от переполненного бачка, который мы использовали, чтобы справлять нужду. Когда поезд остановился, мы, шатаясь, стали выходить, держась друг за друга, будто все были изрядно пьяны. Я сделала всего несколько шагов, и сердце у меня упало.