Среди ночи за Шэем пришли офицеры. Он бился головой о стены камеры, быстро бормоча что-то бессвязное. Обычно я слышал все это и часто первым узнавал, что с Шэем что-то неладно, но сейчас проспал. Я проснулся, когда подоспели надзиратели в очках и шлемах, обступив его, как стайка черных тараканов.

– Куда вы его тащите? – прокричал я, чувствуя, как эти слова больно полоснули меня по горлу.

Я вспомнил о репетиции, подумав, что теперь все по-настоящему.

Один офицер повернулся ко мне – симпатичный, но в тот момент мне было не вспомнить его имя, хотя за последние шесть лет я видел его каждую неделю.

– Все нормально, Люций, – сказал он. – Мы просто отведем его в изолятор, чтобы он не навредил себе.

Когда они ушли, я лег на койку и прижал ладонь ко лбу. Лихорадка.

Однажды Адам мне изменил. Собирая его рубашки в химчистку, я нашел в кармане записку: Гэри и телефонный номер. Я спросил его об этом, и он сказал, это было только один раз, после шоу в галерее, где он работал. Гэри был художником, он делал из гипса макеты городов. В то время в экспозиции был Нью-Йорк. Гэри рассказал мне о детали в стиле ар-деко на вершине Крайслер-билдинг, об особенных листьях, вручную прикрепленных к деревьям на Парк-авеню. Я представил себе, как Адам и Гэри стоят обнявшись в Центральном парке – наподобие некоего чудовища.

«Это было ошибкой, – сказал тогда Адам. – Так здорово было на миг почувствовать, что тобой интересуется кто-то еще».

Я не представлял себе, как людей может не интересовать Адам, с его бледно-зелеными глазами и кожей цвета мокко. Когда мы шли по улице, я замечал, что на него часто оборачиваются не только геи, но и гетеросексуалы.

«Все было не так, – сказал он, – потому что это был не ты».

Я был тогда довольно наивным и поверил, что, раз попробовав что-то токсичное, сумеешь сдержаться, чтобы никогда больше не обжигаться. Можно было подумать, что после всего случившегося позже с Адамом я усвоил этот урок. Но такие состояния, как ревность, ярость и измена, не исчезают. Они подкарауливают, как кобра, чтобы броситься на тебя, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

Я посмотрел на свои руки, на пятна саркомы Капоши, уже начавшие сливаться друг с другом, что делало мою кожу такой же темной, как у Адама, словно моим наказанием стало обновление меня в его обличье.

– Пожалуйста, не надо, – прошептал я.

Но я просил остановить то, что уже началось. Я молился, хотя не мог вспомнить кому.

Мэгги

Мэгги

По окончании судебного заседания, продолжение которого ожидалось после выходных, я заглянула в дамскую комнату. Я сидела в кабинке, когда вдруг из-под металлической перегородки, отделяющей соседнюю кабинку от моей, извиваясь, появился микрофон.