Но сеньора уже вошла в комнату и взяла трубку стоявшего на каминной полке телефона.

– Слушаю.

– Сеньора Вилабру?

– Да, это я.

– Я звоню по поводу вашего дяди.

– Что с ним?

Настоятель резиденции с огромным сожалением вынужден был сообщить ей, что, похоже, на этот раз все более чем серьезно, что с беднягой случился удар и теперь он наполовину парализован, не может двигаться и…

– А что говорит врач?

– Что сделать ничего нельзя, сеньора.

– Понятно. Через час я буду в резиденции.

– Но мы отвезли его в больницу и…

– Я сказала, что через час буду в резиденции.

Она предпочла сама сесть за руль, ехать в полном одиночестве, рыдать от ярости, выплакивая свою душевную боль, исходить безудержным криком, направляясь к перевалу Канто. Когда она прибыла в резиденцию, примыкающую к Епископскому дворцу, ее там в полной растерянности ждал отец Льебарья.

– Его только что соборовали. Эту ночь он не переживет. – И бросив взгляд на здание: – Но он… он в больнице.

В сопровождении священника Элизенда поднялась в комнату, которую занимал ее дядя Аугуст. Войдя туда, она обернулась к мужчине и сказала ледяным тоном святой отец я бы хотела какое-то время побыть одна, будьте добры, уважьте мое горе.

Директор, ничего не понимая, поспешил закрыть за собой дверь. Элизенда внимательно осмотрела помещение: кровать, все еще не прибранная; трость ее дяди, бесполезно прислоненная к стене; на столе – вместо трудов Фомы Кемпийского раскрытая книга математических игр с остро заточенным карандашом на странице с ответами. В первом же ящике она нашла то, что искала, – незаконченное письмо, адресованное епископу Сеу и новому постулатору дела о беатификации Досточтимого Ориола Фонтельеса-и-Грау, принявшего смерть за веру; в нем неровным, но достаточно разборчивым почерком отец Аугуст сообщал я стою перед ужасным выбором, мучительно терзающим мою совесть, ибо я должен выбрать из двух зол. Что бы я ни сделал, я обреку себя на вечные муки. Если я промолчу, то сделаюсь соучастником обмана; если заговорю, то нарушу священную тайну исповеди. Я слишком слаб, чтобы противостоять сей ситуации, и посему, посоветовавшись со своим исповедником, хочу предупредить вас, высокочтимый монсеньор, что располагаю весьма серьезными доводами, позволяющими полагать, что рассмотрение дела о беатификации Досточтимого Ориола Фонтельеса не может быть продолжено. Точка. Незаконченное письмо без слов приветствия и прощания, но с указанием имени адресата. Черновик, полный сомнений.

Когда спустя четверть часа отец Льебарья робко постучал в дверь, сеньора Вилабру надтреснутым голосом ответила войдите. Она сидела на стуле и вытирала платком глаза. Святой отец выразил соболезнование горю сеньоры и погрузился в скорбное молчание.