– Вот так-то лучше, сеньор Тарга.

Лерида, десятое января тысяча девятьсот пятидесятого года.

Подпись: Валенти Тарга Сау.

Элизенда положила бумагу на стол. Мой Гоэль хотел выбить почву у меня из-под ног. Мой Гоэль терзался ревностью к Ориолу, потому что я делала все для того, чтобы увековечить его память. Она сделала глубокий вздох и сказала Валенти Тарга обозлился на меня и возненавидел все, что мне было дорого, когда я ответила ему отказом, сказав, что никогда и ни за что не вступлю с ним в сексуальные отношения. Это его месть, дядя. Поверь мне.

Элизенда выпалила это, не глядя дяде в глаза. Потом благочестиво опустилась перед ним на колени, поцеловала ему руку и сказала святой отец, исповедуйте меня, и отец Аугуст не смог вовремя прореагировать, будучи совершенно обескуражен поведением племянницы и пребывая в полной нерешительности, ибо ему всегда было нелегко принимать скорые решения. Он не осознавал, что угодил в ловушку, которая погубит его здоровье и спокойное существование, вплоть до момента, когда стал отпускать грехи страждущей душе своей племянницы. Потому что Элизенда сказала ему это правда, святой отец, Ориол Фонтельес, учитель Торены, десять лет назад был моим любовником, но это было всего несколько коротких, хоть и насыщенных месяцев, и в этом признании и состояла та опасная ловушка. Мы страстно любили друг друга, святой отец, продолжила она. И, понизив голос, призналась я совершила прелюбодеяние, святой отец.

– Ты раскаиваешься?

Как кто-то может претендовать на то, чтобы я раскаялась в любви всей своей жизни, в своей любви к Ориолу?

– Да, падре.

Наложив на нее суровую епитимью, отец Аугуст начал зачитывать формулу отпущения грехов и, дойдя до «ego te absolvo a peccatis tuis in nomine…», вдруг замолчал. Она подняла голову и испуганно посмотрела на него.

– А ведь ты мне устроила западню.

– Я?

– Что все-таки в действительности произошло в день смерти Ориола Фонтельеса?

– Все отражено в протоколах дела, и ты читал все это раз сто. Ты же основной составитель документа.

– Да будь ты Богом проклята.

– Но дядя! – содрогнувшись всем телом. Драматичным тоном: – Ты несправедлив. Очень несправедлив.

– Будь ты проклята, ведь ты умышленно рассказала мне все это на исповеди.

Элизенда молчала. Изображала благочестивое смирение. Всегда делай то, что должна, если считаешь это своим долгом. По-прежнему стоя на коленях, она увидела, как, тяжело вздохнув, с трудом поднялся на ноги отец Аугуст.

– Ты ведь сделала это нарочно, чтобы заткнуть мне рот. – Словно загнанное животное, он сделал несколько шатких шагов по залу. – Я не могу отпустить тебе грехи.