Она говорит, я пришла повидать дитя.

Приходится выскользнуть подальше от Джима, не разбудив его, но он все равно просыпается и шепчет какую-то путаную мысль, и она выбирается за дверь в темноту, и вот она, мама, ждет, и глаз ее не разглядеть.

Она говорит матери, дитя еще не родилось.

Я могу подождать.

Лучше б нет, ты мертва или очень-очень далеко отсюда, а мне надо жить дальше.

Я не мертва и не не мертва. В голове твоей полно чепухи.

И как мне это понять?

Думай про то как хочешь. Ты всегда была такой трудной.

Эти еженощные посещенья матери становятся печалью, и та нарастает по мере того, как набрякает в ней дитя. Сара теперь пожилая женщина, все, что прежде было в ней сильным, тело ее покидает. Быть может, дитя, думает Грейс, прирастает маминой силой.

Говорит Саре, ладно, я о тебе позабочусь, но настанет день, когда тебе придется уйти, вот на каких условиях договоримся.

Джим наблюдает за ней смущенно. Как усаживает она мать на стул и слушает, как та ворчит на белый свет, на людей, которых, Грейс знает, уж нет, на боль сердечную, что приходит вместе со знаньем о смерти. И третью тарелку ставит, и третий стакан воды, и Джим бросает на нее взгляд, говорящий, это все для дитяти? В другой день он спрашивает, что же все-таки происходит? И она смотрит на него, пожимает плечами и думает, какая разница, в конце концов? Бо ей бы хотелось сказать, допустим, это мать моя приехала нас навестить. Что мы, вообще-то, знаем на самом деле, как ни крути? Истину этого мира в руках не удержишь. И это слово истина, что можно словом измерить? Истина, которая людям священна, их верованья, их воззренья, их убежденность, все это попросту дым на ветру. И потому я рада быть той, что я есть в этом не-знании, видеть все без необходимости знать, что оно есть, из меня ли оно или место всему в небесах и холмах, мое дыханье и твое, и то, как свет проходит по недвижности. Что тут такого, если мать моя меня навещает. Может, хочет чего-то.

Сара жалуется, прося себе утешенья, одеяла, чтоб ее выслушали, без конца ее ест, ты в точности как твой отец, два сапога пара вы, ни минуты покоя не дал мне за всю мою жизнь.

Рассказывает дочери, когда я была девчонкой, ничего не хотела другого, а только бы стать портнихой.

А потом наступает утро, когда просыпается она вдруг от материного плача и чувствует, что дитя в ней толкается. Встает в свет восхода и там обнаруживает, что мать ее лежит у реки, и она идет к матери, и поднимает ее, и прижимает к груди. И Сара шепчет, я так устала, я из последних сил, ты должна меня отпустить, и, когда ее тело становится неподвижным, она закрывает женщине этой глаза и долго сидит вот так, а затем поднимает мать и ведет ее к реке, смотрит, как движутся воды вокруг тела матери, она отпускает его, и крик, что ей слышен, – Джимов, и он бежит, и вот уж он рядом, и плачет, и несет ее прочь из воды.