Почти весь год провела она в южном Донеголе. Повидала обширные просторы глухомани заброшенными, повидала безумие в глазах тех, чей рок – помнить. И все же грядки, нарезанные на каждом холме, продолжают зеленеть, и мужчины, женщины и детвора гуляют без гнета теней. Праздно болтаются на поворотах и наполняют воздух трубочным дымом, болтовнею и сплетнями.

В месте под названьем Друмрат она видела, как престарелая лошадь пала на колени пред смертью своей и никто не бросился к ней с ножом.

Она пристроилась служанкою-на-все-руки в дом к торговцу в шести милях от Бундорана, кухаркой, поломойкой, прачкой, штопальщицей и нянькой детишкам. Стаивала в тепле кухни, довольная. Слушала домашние пересуды о королеве-лебедеедке, приплывшей в Ирландию, и сколькими ее встречали пароходами, и до чего радостными были вопли толпы в трех городах, что явились на нее поглядеть. Тело стало налитым. Волосы напитаны цветом. Отрастила их ниже бедер и думает, что, может, никогда не будет их стричь, в уединенье своей комнаты распускает их и любуется ими в зеркале. Прошла двадцать миль до Слайго, чтоб поглазеть на бродячий цирк, смотрела, как клоуны шатаются пьяней дураков, и вперялась в охряные глазки макаки, посаженной ей на плечо, и в глазах того животного увидала историю жизни, какую признала своею. Увидела в новом году, как будет за годную руку держать кучера Джима Коллинза, человека, у которого половину большого пальца на левой руке откусил сбесившийся конь, человека, кто щедр на простое добро и все еще достаточно молод, лишь чуть седины над ушами и эти славные морщинки, что обрамляют ему рот. Как в священные для них мгновенья он проводит рукою по закату ее волос и вдыхает их запах. Он принял бессловесность ее языка, и она ему написала с просьбою подождать ее слов, слова придут. И теперь она отвертывается от мысли, что стягивает в себя время и чувство, повертывается от взгляда задумчивости и прикуривает свою трубку, смотрит, как Джим щепит дрова топором, как обращает к ней лицо, чтоб улыбнуться, утирает рукавом лоб. Этот дом у реки он построил для них. Это дом сухой кладки, и кажется, будто он ей едва ль не пригрезился, с плеском реки, дом вплотную у леса. Это место, где старая и неотступная мысль встречается с током воды, воды, что несет непрестанную новизну, жизнь поверх жизни, дни, что не просят тебя вспоминать.

И вдруг внезапный день, когда она слышит, как мать зовет ее словно бы издалека. Слышит материн голос в лесу. Слышит ее в узком сумраке комнаты. Просыпается от дрожкого толчка, от которого садится в постели, и вот уж рядом с ней знакомый очерк матери.