— Боже. Уходи, Марк.

— Ладно, — сказал он, поворачиваясь к двери.

Джулия не знала, в чем дело, только понимала, что центр травмы в ее мозгу разрастается, поглощая все. Где-то на краю, еще не тронутая, странная радость от найденных и снятых клещей в Коннектикуте. Но травма почуяла радость и напала на нее. Каждый вечер кончался тем, что Джулия сидела в пустой ванне и осматривала себя, потому что, кроме нее самой, этого не сделал бы никто.

— Нет, постой, — сказала Джулия.

Марк обернулся к ней:

— Мне нужно было утешение.

— Все-таки я…

— Я не закончила. Мне нужно было утешение, и, уверена, я это показала, хотя не хотела и не сознавала.

— Спасибо, что сказала. И раз уж мы ударились в откровенность: это я шагнул к тебе.

— И солгал мне.

— Нет, просто не мог сообразить, как…

— Солгал и заставил меня усомниться в себе.

— Я не мог придумать, как…

— Я знала, что права. — Джулия помолчала. Короткое воспоминание вызвало у нее смешок: — Поцелуи. Вдруг вспомнила, как Сэм называл поцелуи.

— Как?

— У него было для них несколько названий, в зависимости от ситуации. "Полечи" — это поцелуй, когда целуют, если ушибся или оцарапался. "Шейна бойчик" — поцелуй прадедушки. "Ох, эта рожица" — бабушкин поцелуй, "ах, ты" — такой, когда вдруг прямо умираешь, как хочешь поцеловать. Кажется, мы всегда говорили "ах, ты" перед таким поцелуем.

— Дети — чудо.

— Да, пока ничего не знают.

Марк сложил руки на груди и сказал:

— Так вот что, Джулия…