Светлый фон

> Не очень хорошо.

> Нет такого варианта, при котором будет хорошо.

> А какой худший вариант?

Сэма, как и его отца, привлекали худшие сценарии. Почему они его волновали, было вполне понятно, но почему утешали, это объяснить труднее. Может, они показывали, как далеко это все от его спокойной и мирной жизни. Может, знакомство с худшими из возможных исходов давало какую-то психологическую подготовку, помогало отстраняться. Может, они были просто еще одним острым инструментом — как те ролики, без которых он, ненавидя их, не мог обойтись, — выпускавшим наружу его нутро.

Когда он был в шестом классе, в его Еврейской школе детей заставили смотреть документальный фильм о лагерях смерти. Сэм так и не понял, поленился ли учитель (законный способ скоротать два часа работы), не мог или не хотел объяснять этот материал, или не считал возможным дать его как-то иначе, чем просто продемонстрировать. Даже в тот момент Сэм понимал, что ему рано видеть такое.

Они сидели за дээспэшными партами для правшей, а учитель — чье имя они все запомнят до конца своих дней, — пробормотав несколько тусклых фраз о контексте и о выводах, добавил предупреждение и нажал "Пуск". Они смотрели на шеренги голых женщин, многие из которых прижимали к груди младенцев. Они плакали — и матери, и дети, — но почему они только плакали? Почему они были такими покорными? Такими безответными? Почему матери не бежали? Не пытались спасти жизни детей? Почему не защищали детей? Уж лучше получить пулю на бегу, чем послушно шагать на смерть. Ничтожный шанс — это бесконечно больше, чем никаких шансов.

Сами еще дети, они смотрели из-за парт; видели, как мужчины рыли для себя братские могилы и вставали на краю на колени, сплетя пальцы на затылке. Зачем они рыли себе могилы? Если тебя все равно убьют, зачем помогать убийце? Ради нескольких лишних секунд жизни? В этом мог быть смысл. Но как они умудрялись сохранять такое самообладание? Думали, это даст еще несколько секунд жизни? Может быть. Ничтожный шанс бесконечно больше, чем никаких шансов, но мгновение жизни — это вечность. Будь славным еврейским мальчиком, и вырой славную еврейскую могилу, и стань на колени, ты же мужчина, и, как говорила Сэму в детском саду воспитательница по имени Джуди Шо: "Бери, что дали, и будь доволен".

Они видели зернистые фотоснимки людей, превращенных в материл для научных опытов, — мертвых близнецов, Сэм не мог не вспоминать их, вцепившихся друг в друга на столе. При жизни они так же льнули друг к другу? Сэм вновь и вновь задавался этим вопросом.