— Поехать в Израиль. Поселиться там.

— А, ну теперь ты прикалываешься.

— Говорю то, что ты и так знаешь.

— Что, если я перееду в Израиль, мой брак как-то поправится?

— Что, если бы ты мог встать и сказать: "Вот кто я такой", ты, по крайней мере, проживал бы свою собственную жизнь. Даже если то, какой ты есть, для других — кошмар. Даже если это кошмар для тебя самого.

— А я проживаю не свою жизнь?

— Да.

— А чью же?

— Может быть, придуманную для тебя дедом. Или отцом. Или тобой придуманную. А может, и вообще никакую.

Джейкобу показалось, что стоило бы обидеться, и у него был порыв ответить Тамиру, но вместе с тем он ощутил смирение и благодарность.

— Сегодня тяжелый день, — сказал он. — И я не уверен, что мы оба говорим то, что действительно думаем. Здорово, что ты здесь. Это напоминает мне о детстве. Давай не усугублять.

Тамир в один глоток допил последнюю треть бутылки. Опустил пустую посудину на стол с осторожностью, какой Джейкоб ни разу в нем не замечал, и сказал:

— И когда мы только перестанем не усугублять?

— Мы с тобой?

— Ну да.

— А что тогда? Гори все огнем?

— Или все, кроме того, что наше.

— Твое и мое?

— Ну конечно.

Он допил оставшееся в бутылке у Джейкоба и выбросил обе в ведро.