– Сохранилась карточка-то? – спросил фон Шпинне.

– А как же, это память! Она, между прочим, со мной. Я ее нарочно взял, вдруг, думаю, Мишка начнет комедию ломать, мол, не знаю вас, кто вы такой не помню, а я ему фотографию, гляньте, пожалуйста… – сказал Шестаков и грустно рассмеялся. Понял, что некому теперь предъявлять эту карточку.

– А можно взглянуть? – спросил Фома Фомич. – Любопытно посмотреть, какой вы были в молодости.

– Конечно! – кивнул Шестаков. – Она у меня в саквояже, качество, конечно, уездное, да и времени уж сколько прошло, пообтрепалась…

Он снял с подоконника объемистый саквояж коричневой кожи, открыл, покопался там и вынул карточку небольшого размера.

– Вот, пожалуйте взглянуть! – И протянул ее фон Шпинне. Тот взял фотографию в руки и внимательно посмотрел на двух офицеров, снятых у горшка с фикусом, один слева, другой справа. Фома Фомич поднял глаза на Шестакова:

– А кто где?

– Вот этот – я, а это – Мишка Скворчанский.

– Да вас тут не узнать…

– Я же говорю – уездное качество, да и потом, мы были тогда молодыми, а сейчас изменились, постарели, потускнели…

– Да, действительно, если бы мне показали эту фотографию, я бы не узнал Михаила Федоровича, да и вас тоже, – полковник поднял фото на уровень глаз и чуть отвел его в сторону, чтобы было видно лицо майора, и стал сличать. – Нет, не нахожу сходства, хотя… что-то, конечно, есть, что-то есть…

– А на обороте он мне написал на память, взгляните.

– Удобно ли?

– Удобно! Да там простые слова, ничего личного, читайте.

Фома Фомич развернул карточку. На обороте синими выцветшими чернилами было написано – «Моему другу и однополчанину Ивану на долгую память. Михаил».

– Иван – это я, – пояснил Шестаков, хотя это и так было понятно.

– А у него, значит, другая такая же карточка, только подписанная вами?

– Да. И слова те же, – кивнул Шестаков.

– А вы, господин майор, когда-нибудь видели Глафиру Прудникову?

– Видел, и не один раз. Скажу честно, она мне не очень-то и понравилась…