— Дрова в сенях, — сказала Лана. — Топор у печки. Вот спички, — она извлекла из сумки коробок. Лемнер ушёл в ледяные, хрустящие сени. Нащупал дрова. Положил на грудь полдесятка поленьев, вернулся в избу. На столе горела керосиновая лампа, жёлтый язык разгорался, над ним появлялась голубая кайма.

Топор был острый, с гладким от множества прикосновений топорищем. Лемнер откалывал от полена щепки, совал в печь. Они загорались неохотно, чадно, но всё ярче, трескучей. Он сунул в огонь два полена, видел, как огонь лижет волокнистое дерево. Дрова лениво занимались. Лемнер почувствовал дохнувшее из печки тепло.

— Дрова есть, хлеб есть, соль есть. Будем жить! — Лана смотрела, как он орудует у печи. Лампа освещала половину её лица. На этой половине сиял отражавший огонь глаз.

Дрова трещали, по стенам и потолку бегали горячие отсветы. Суки в потолке увлажнились, заморгали. Потолок был зрячим.

Лемнер отыскал железный чайник, вышел на мороз, набил чайник снегом, вернулся и поставил чайник на плиту. Лана пододвинула к печи лавку. Они сидели, прижавшись, и смотрели на огонь.

— Ты уже бывала в этой избе? Знаешь, где лежит ключ, где дрова, где керосиновая лампа.

— Жила здесь летом. Когда ты совершал подвиги в Африке, я провела месяц в Карелии, здесь, у лесника. Я прилетела к тебе в Африку, на берег озера Чамо из Вохтозера.

— Чудесное место. Чудесные леса. Чудесные дымы из труб. Чудесная лодка в снегу. Ты чудесная.

— Здесь белые ночи. В озере отражается негаснущая заря. Над серебряной водой летит гагара, роняет каплю, и на воде расходятся медленные круги. Сосняки горячие, красные, смоляные. В них черничники, полные ягод. Ими лакомятся медведи, оставляют на тропе фиолетовые кучки помёта.

Лесник брал меня в лодку, поднимал из воды сеть. В ячеях трепетала рыба. Мы сажали лес. Он шагал за плугом, вёл борозду, а я шла следом и бросала в борозду семена сосны. Я жила наверху, в светёлке. За стеклянным оконцем белое, как молоко, неподвижное, ночное, молчало озеро. Я мечтала, что когда-нибудь привезу тебя сюда. Покажу малиновую зарю, летящую гагару. Протяну тебе на ладони пригоршню черники. Губы у тебя станут фиолетовые.

— Ты моя жена, любимая, драгоценная!

Лемнер, сидя на лавке, обнимал Лану. Из открытой печной дверцы лилось тепло. Бегали по потолку и бревенчатым стенам летучие отсветы. Лемнер был благодарен избе, служившей ему прибежищем после ужасной, со взрывами, слезами и кровью жизни. Жизнь была полна ослеплений, помешательств, неосуществимых дерзновений, которые обернулись гневной поднебесной девой с мечом и орущим ртом. Он должен был погибнуть, но чудесно уцелел, спасённый восхитительной, данной ему во спасение женщиной. Теперь он находился под защитой бревенчатых стен, летающих светляков, тёмных мудрых глаз, взирающих с потолка.