— А с ребеночком как, сэр? Что он станет думать про…

— У нее ребенок? — Коннор поднял голову, оторвав ладони от глаз.

Эллен Коглин вновь перекрестилась:

— Пресвятая Дева!

— А как же, есть у нее дома паренек, — ответил Квентин Финн.

— Ты оставила свое собственное дитя? — спросил Томас.

Дэнни увидел, как она метнула на него взгляд, как поникли ее плечи. Она прижала к себе сложенные руки: жертва, всегда жертва, вечно приходится искать выход, что-то придумывать, сжиматься, чтобы потом совершить отчаянный бросок.

Ребенок? Она ему ни слова не говорила.

— Это не мой, — сказала она. — Это его.

— Ты бросила ребенка? — произнесла мать Дэнни. — Ребенка?

— Не своего, — ответила Нора и потянулась к ней, но Эллен Коглин опустила руки на колени. — Не своего, не своего, не своего.

Квентин улыбнулся:

— Парнишка-то пропадает без матери. Ох пропадает.

— Он не мой, — сказала она, обращаясь к Дэнни и Коннору. — Не мой.

— Хватит, — отозвался Коннор.

Отец встал, провел рукой по волосам, почесал в затылке, тяжело вздохнул.

— Мы тебе доверяли, — произнес он. — Доверяли тебе нашего сына. Нашего Джо. Как ты могла поставить нас в такое положение? Обмануть нас? Мы доверяли тебе нашего ребенка.

— И я к нему хорошо относилась, — сказала Нора, найдя в себе что-то такое, что Дэнни встречал у боксеров, особенно у маленьких, в последние раунды боя: что-то куда важнее размеров или физической мощи. — Я к нему хорошо относилась, и к вам, сэр, и ко всей вашей семье.

Томас взглянул на нее, потом на Квентина Финна, потом снова на нее, потом на Коннора:

— Ты собиралась выйти замуж за моего сына. И довести нас до такого стыда? Опозорить мое имя? Этот дом, где тебе давали кров, пищу, обращались с тобой так, словно ты — часть нашей семьи? Как ты посмела?