Я кожей чувствую, как напряжен Луис. Его руки дрожат, челюсти сжаты, взгляд потерян. Он постоянно смотрит на солдат в форме, на оружие в их руках, словно ожидает, что сейчас один из них подойдет и арестует его, и он исчезнет, как все остальные, кто осмелился выступить против правительства. Если это произойдет, я тоже разделю эту участь.

Никогда раньше я не была так напугана, никогда раньше я не испытывала такой сильной потребности в молитве. Сколько я себя помню, я всегда говорила на двух языках и в школе, и дома. Но когда я чувствую себя особенно уязвимой, когда эмоции захлестывают меня, когда я надеюсь, когда меня охватывает страх или когда я поглощена любовью, именно испанский язык приходит ко мне первым.

Я и сейчас мысленно молюсь на испанском.

Я иду впереди и с настороженной улыбкой подхожу к таможеннику. Вручаю офицеру свой паспорт, посадочный талон и вторую половину туристической карты, которую получила при въезде в страну. Мы обмениваемся дежурными фразами. Краем глаза я вижу, как Луис подходит к другой кабинке.

В течение нескольких последующих минут я нахожусь в полном оцепенении, голова моя гудит, а тело замерло в ожидании. Когда я выхожу из таможенной будки, то направляюсь к контрольно-пропускному пункту, где меня ждет моя сумка. Я кручу кольцо на своем пальце, жду Луиса.

Я вижу, как он разговаривает с чиновником иммиграционной службы. На его лице улыбка, которая, как я теперь знаю, сплошное притворство. Я напрягаю свой слух, чтобы понять, о чем они говорят, пытаюсь прочесть по губам, что произносит чиновник. А потом все заканчивается – Луис выходит из будки и направляется ко мне.

У меня подгибаются колени.

Луис обнимает меня за талию, подталкивая вперед, к линии, после пересечения которой мы будем в безопасности. Адреналин.

– Почти пришли, – шепчет он мне на ухо, поглаживая рукой по спине.

Еще несколько минут, и мы проходим через охрану, делаем последние шаги и садимся в кресла у выхода на посадку.

Я представляю, как здесь сидела моя семья, ожидая самолет, который должен был доставить их в Соединенные Штаты. Они сидели и не знали, смогут ли когда-нибудь вернуться. Теперь я лучше понимаю то чувство неопределенности, которое им пришлось испытать. Неопределенность, пронизывающая насквозь. Неопределенность от того, что больше нет страны, которую можно назвать своей, больше нет земли, на которой можно преклонить голову.

Семья туристов сидит рядом, беспечно не замечая напряжения, исходящего от нас с Луисом. Я отчаянно стараюсь не встречаться с ними взглядом, глядя в окно аэропорта, на унылый пол, на небо. Но я кожей чувствую их желание поговорить со мной. Может быть, они хотят пообщаться, потому что в этом аэропорту, переполненном путешественниками, покидающими потерянную землю, мы с Луисом выглядим как хорошая добропорядочная пара? Может быть, они не замечают кровоточащих ран на наших душах? Что бы их ни привлекло к нам, они не могут сдержаться.