После тяжкого раздумья он кивнул:

— Если все вы считаете, что стоит попытаться.

— Вот и хорошо, — принялся успокаивать его солиситор.

Боувил вслух размышлял:

— Если бы только кто-нибудь записал что-нибудь компрометирующее о том периоде, когда мисс Фейтфул жила на Экклестон-сквер… Не обязательно читать это вслух: сам факт, что подобные подозрения могут быть переданы в газеты, говорил бы против нее. Полагаю, адмирал, дневник вы не вели? — спросил он, наклонив голову набок.

— Я никогда ничего подобного не вел, за исключением записей в корабельном журнале.

— А может, были письма к какому-нибудь близкому другу, где вы упоминали о вашей жене и ее наперснице? — предположила миссис Уотсон. — Если бы вы доверили мне свои опасения на Мальте…

— Вы не можете дважды выступать свидетельницей, — тихо напомнил ей Бёрд.

Наконец Гарри понимает, чего ждут от него присутствующие.

— Ну, возможно, я мог в то время что-то записать, но забыл. Я посмотрю в своих бумагах, — пообещал он с тяжелым сердцем.

— Подойдет все что угодно, — объяснил Бёрд. — Короткая записка на память, например, подписанная, датированная и запечатанная… Я уверен, что вы запечатали ее, чтобы она случайно не попалась на глаза слугам.

— И конечно, адмирал мог передать такой документ в надежные руки, скажем, своему брату, — подмигивая, сказал Боувил.

— Гм… Пожалуй, было бы лучше, — сказал Бёрд, — если бы не адмирал, а генерал выступил свидетелем и подтвердил обстоятельства, при которых был написан этот… гм… документ.

— Разумеется, — согласился Уильям.

— Если я что-то подобное написал, то наверняка отдал брату на сохранение, — заставил себя выговорить Гарри.

Миссис Уотсон одарила его ослепительной улыбкой.

Вернувшись в свою спальню в Рэг-клубе, Гарри достал со дна коробки для писчей бумаги несколько листов.

— Они кажутся пожелтевшими. Как думаешь, похоже, что этой бумаге уже семь лет?

— Да, на них стоит титул: «Вице-адмирал Генри Дж. Кодрингтон», — указал Уильям. — А если не ошибаюсь, в 1857-м ты был еще капитаном, верно?