В кровати она была одна. Мэри пошевелилась и вздохнула от боли. Она кое-как завела дрожащие руки за спину и принялась расстегивать корсаж. Корсет пришлось снимать целую вечность, но «будь я проклята, если заплачу», – подумала Мэри.
Как там сказала однажды Куколка?
От свечи остался огарок не больше полудюйма. Она до смерти устала; боль гуляла по спине, как перо по бумаге, как будто кто-то с силой обводил рисунок, чтобы он проявился на другом листке. Глаза закрывались. Мэри упала обратно на кровать и накрыла монеты своим телом, словно дракон, охраняющий сокровище. «Возможно, пока я буду спать, мое сердце превратится в камень», – подумала она напоследок.
Миссис Джонс прислушалась. За дверью стояла полная тишина. Из замочной скважины падал слабый лучик света. Она хотела постучать, но не решилась – руки заметно дрожали, а пальцы свело судорогой, словно она до сих пор держала розгу.
Она толкнула дверь и за мгновение до того, как погасла задутая сквозняком свеча, успела разглядеть Мэри Сондерс, лежащую поперек кровати прямо в рубашке, как ребенок, которого неожиданно сморил сон. Блеснули темные волосы, и наступила темнота.
Миссис Джонс услышала позвякивание, приглушенный возглас – как будто бы ругательство – и скрежет трутницы.
– Нет-нет, моя дорогая, – начала она. – Я прошу прощения…
– Подожди, – приказала невидимая Мэри.
Снова зажглась свеча. Миссис Джонс подошла к кровати и присела на самый край матраса. Между нею и Мэри лежала тонкая подушка.
– Я думала, это Эби, – холодно заметила Мэри.
– Нет, – слегка охрипшим голосом возразила хозяйка. – Эби сегодня ночует с миссис Эш. Я подумала, что ты лучше выспишься, если будешь в кровати одна. – Она посмотрела на свои сжатые в кулак пальцы. – Я должна тебе кое-что сказать, моя дорогая. Может быть, ты уже догадалась, что именно.