– День рождения? – шепчет Прикли. – Почему не сказала? Я бы… не знаю, поставил тебе пятерку.

– Ты никогда не ставил пятерки за это.

– И то правда. – Он позволяет себе смешок и отпивает из бокала, а потом обращает на меня взгляд, полный нежности и родительской… гордости. Этот взгляд говорит то, о чем нельзя говорить вслух. – С днем рождения, мисс Вёрстайл.

– Спасибо, мистер Прикли.

На миг мы возвращаемся в то время, когда он был просто учителем, а я просто старшеклассницей. Я скучаю по тем дням, он – тоже.

– Сестра все еще тебя не слушается?

– Боюсь, она не в том возрасте, чтобы слушать кого-то. По крайней мере, я утешаю себя этим.

Я ищу Кеннела глазами, но его нет на месте – внутри все холодеет.

– Позволите украсть вашу собеседницу? – вдруг раздается его голос.

Я оборачиваюсь.

– Я полагаю, моя собеседница вправе сама принимать такие решения, – отзывается Прикли и опустошает бокал.

Я скрываю улыбку. Прикли! Никогда не разлюблю его.

Кеннел протягивает мне руку – теперь в Корке можно касаться друг друга. Сид, ты представляешь? Медлю, но все же хватаюсь за нее. Он тянет меня по склону холма. Его кожа так близко к моей, между ладонями покалывает от напряжения. Он беззастенчиво поглаживает костяшки моих пальцев, и это так интимно, так хорошо ощущается, что я вырываю руку – слишком опасно – что он творит?

– Куда вы меня приглашаете, преподобный, позвольте узнать? – спрашиваю я делано серьезным тоном.

– В амбар, конечно же. Там сейчас главное веселье.

– А я думала, священникам нельзя веселиться.

– Ох, Флоренс, – выдыхает он, – и откуда ты такая появилась?

Я едва не охаю, когда он открывает передо мной двери. Амбар выглядит волшебно в свете свечей, деревянные колонны украшены гирляндами из тканевых цветов, Ленни мучает расстроенное пианино, но, несмотря на состояние инструмента, играет сносно. Я впервые вижу, как люди в Корке танцуют, и это самое прекрасное, что я когда-либо видела. Живые лица пылают от радости. Они не разучились чувствовать? Как бы я хотела, чтобы Сид тоже это увидел, чтобы его лицо тоже горело и болело от улыбки.