– Почему ты пьешь в темноте?

– Когда я начал, было еще светло.

– Я думала, ты бросил курить, – киваю на окурки.

– Решил, что так не годится. Нужно поднажать, если я собираюсь не дожить до тридцати.

Я попытался, потому что верил, что не создан для этого мира…

– Не надо так, ладно? – бросаю я. – Хватит строить из себя Курта Кобейна… или что ты пытаешься делать.

Он хмыкает:

– Будем надеяться, что сегодня мне не захочется пустить себе пулю в голову[75].

Я прохожу к окну. Итан долго молчит, а потом как ни в чем не бывало выдает:

– Я видел их.

– Что именно?

– Те фотографии. В кафе.

Замираю, сглатывая, и прячу взгляд, хотя в полумраке он едва видит меня, не говоря о моем лице. Раздается гром.

– Элайза показала мне их, прежде чем предала забвению. Считает, что из-за своего пристрастия, – он поднимает стакан, – я уделяю недостаточно внимания нашим отношениям.

Зачем он говорит мне это?

В темечко будто бьет маленький судейский молоток. Приговор – виновна: он хочет расстаться.

– Пытается вызвать во мне ревность. Разбить мне сердце… – Он отпивает. – К счастью, у меня его нет.

Я вспоминаю дыхание Крега на лице, вспоминаю, как его губы коснулись моих, как меня пронзило в тот миг и как я не хотела противиться этому чувству.