— Ну знаете, если сорок лет заниматься Алексеем Максимычем, можно и заскучать.

— Согласен. Но не до такой же степени!

— Именно до такой. Психастения — невроз навязчивых состояний. Время от времени он воображал себя буревестником.

Снизу — саркастический смешок.

— Я выразился образно. Не птичкой, а — запертым в клетке. Чувствую, вам уже легче.

— Да.

— Сейчас будет совсем хорошо.

— Вы доктор?

— Доктор. Хотите навсегда избавиться?

— Как вам сказать? — протянул критик задумчиво. — Конечно, хочу. Но ведь просто не избавишься: что-то обретешь, а что-то потеряешь.

— Здоровье обретешь.

— А может, мне моя боль дорога. Как своеобразный барометр духа: чуть я в сторону — хвать, двинуться не могу. Помни о смерти.

— И вы совершенно правы. — Вэлос оживился, как всегда при чужом сопротивлении, да и энергия переполняла его. — Самое великое, прекрасное переживание. Я очень люблю смерть.

— Свою?

— Ну, свою я еще не переживал. Чужую.

— Это любопытно. Впрочем, феномен уже был. «Я люблю смотреть, как умирают дети», да?

— Это эпатаж.

— Разумеется. Но ведь выговорилось такое.

— Занимаетесь футуризмом?

— Гоголем.