Иногда, глядя какой-нибудь популярный голливудский фильмец, ты оцениваешь поступки главного героя и невольно возмущаешься – почему он бросил пистолет вместо того, чтобы грохнуть с его помощью врага, почему он не может нормально объяснить свою ситуацию кому-то и недоговаривает, усложняя себе жизнь, и так далее. Ответ на эти вопросы получаешь лишь тогда, когда сам встаешь перед совершенно новой, чуждой тебе дилеммой, решение которой будет или быстрым или переложенным на волю судьбы. И все, что ты можешь в таких ситуациях – это принять правила, написанные кем-то другим. Никто не обещает, что ты об этом не пожалеешь. Но лучше вариантов никто не предложит.
И вот я уже научился не впадать в ступор от взглядов в вагонах метро. От презрительных, сочувствующих, ледяных, любопытных. От всех разновидностей интереса к парню без ноги, бредущему с костылями и маленькой потрепанной сумкой через вагон в сторону светлого будущего. Не знаю, сколько точно времени понадобилось на это, но уже в самом разгаре осени я почти освоился. Желания убежать из метро, стыдливо скрыться где-нибудь в канализации и тихо сдохнуть убавилось, и я старался сосредотачиваться на преимуществе своего положения. Само собой, большая часть моих заработков превращалась в облигации обещаний. Из необходимого у меня появились кров, кормежка – утром и вечером на базе и обед за счет выданных денег, – и новый телефон, благодаря которому, со мной всегда на связи только мои руководители. Я стал редко встречаться с Хазаном – в основном, мои контакты с администрацией свелись к почти ежедневным поездкам с куратором на работу и обратно и передаче денег под запись в какой-то книге другому ответственному лицу, имени которого я не знал. Как выяснилось чуть позже, Хазан был старшим по отношению ко всем, кого я узнал в теме. Своего рода большим боссом мафии или типа того. Насколько можно было верить его слезливой истории про Мурманск и ночевки на улице, я так и не определился. Но со временем, с осознанием того, что я ввязываюсь в тему все глубже, мне стало плевать.
Мой следящий – своего рода куратор, – худой кавказец в тонкой черной шапке Гаджи. Он якобы дает милостыню печально сидящей с алюминиевым костылем в обнимку в переходе метро девочке, после чего наклоняется к ней и тихо – так, что это слышно только ему, ей и, в крайнем случае, мне, – говорит
На станции Гаджи командует мне остановиться и подождать, и я опираюсь на стену немного уставшей спиной. Поезд отчаливает, и на перроне становится некомфортно пусто. С виду Гаджи – обычный молодой человек с Кавказа, задумчиво ковыряющийся в своем мобильнике. Может, играющий в «змейку», а может – ищущий номер, по которому можно позвонить домой родственникам. Но у этого всегда есть камень за пазухой. Как оказывается, не только в переносном смысле.