В этот вечер я решаю сломать стену непонимания или, по крайней мере, услышать твердое уверенное «Пошел в жопу» от паренька. Ковыляю в его сторону и присаживаюсь рядом. Молчу и терпеливо выжидаю минут пятнадцать. Даже успеваю начать дремать от уныния. Через какое-то время предохранитель в цепи системы охраны молчания парня сгорает.

– Как-то странно. Мы заперты здесь, причем без замка. Ты знаешь, что на двери нет замка? Только ручка.

Отрицательно мотаю головой. Мне кажется, если я сболтну чего лишнего, внезапно начавшийся разговор также внезапно оборвется.

– То есть, вот возьми – и уйди. Просто откажись. Хоть кто-то пытается? Ты видел их? Я не видел. Ни здесь. Ни где-то еще. Я не понимаю всего того, что происходит. Перестал понимать. Хотя, когда-то мне все объяснили. Но я почему-то перестал понимать.

Я жду, пока он договорит – жду, потому что я хочу это услышать, хочу его понять, хочу услышать хоть что-то новое, идущее в разрез со всем этим дерьмом вокруг. И я не ошибаюсь.

– Знаешь, в один прекрасный день мы выйдем отсюда – молодые и здоровые. И все это кончится. Я тебе говорю.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать три.

Я ничего не говорю, только киваю в ответ. Но я бы точно дал ему не меньше тридцати. Мы долго сидим и молчим, глядя куда-то в сторону. Потом он просит дать сигарету, и у меня как раз есть две, и мы отходим к окну покурить. Взгляд его огромных, несколько выпученных глаз все также ни к чему не привязан и просто бродит где-то вдали.

Мы успеваем немного разговориться – по фразе в минуту, как мне кажется, – и я узнаю, что паренька зовут Шурик, и что он сирота. Что его в малолетстве похитили и таскали по разным городам цыгане, а потом просто выбросили, как бесполезную вещь, на какой-то трассе, где его и подобрал один из людей Хазана. Раньше он работал в Ленобласти, но там как-то не пошло, и Хазан решил переместить Шурика в город, чтобы тот работал умственно отсталым инвалидом без руки с нелепой неграмотно написанной табличкой, вызывая своим видом жалость у людей в переходах метро. Еще он рассказывает, что в детстве кому-то из цыган показалось интересным решение ослепить Шурика на один глаз, и я только сейчас замечаю, что у него действительно вместо правого глаза – белесое пятно. Удивительно, как можно было этого не заметить сразу.

– Зимой или осенью нельзя проснуться счастливым, – говорит он и поднимает взгляд – туманный, направленный куда-то далеко, сквозь эти стены и потолок, сводящие нас тут в одно единое стадо. – Зимой или осенью это просто невозможно. Я просто жду того, что все это закончится, что в один прекрасный день…