Я иногда разглядываю людей вокруг, пытаясь найти в них черты, которые когда-то были свойственны мне, но не нахожу, а мой взгляд они принимают за очередной жалобный клич и начинают считать мелочь. А мне только того и надо, и все при своих интересах.

Я снова начинаю понимать, что со мной и где я, только дойдя до Балтийской. Вылезти этим вечером на улицу в мороз за двадцать меня подвигло далеко не желание романтичного променада. Снова начались фантомные боли. За час, что я пытался уснуть после смены, переболели адской невыносимой болью ступня, пальцы, ляжка – короче, все, чего у меня давно нет. С каждой секундой пульсация боли все усиливались, и я решился выйти с квартиры, чтобы попытаться отдышаться и найти выпить чего-нибудь. В какой-то степени, я надеялся на то, что лютый мороз замедлит что-нибудь у меня в мозгах, и боли ослабнут. Наивный финский парень.

Бесцеремонно зайдя в «Ленту», я беру пол-литра «зеленки» и торопливо выпиваю половину. Водка проходит практически как вода, и это меня настораживает. Еще глоток – и ставлю бутылку на бордюр. Пусть кто-то с улицы допьет. Возможно, ему это поможет доползти куда-нибудь на видное место – например, на Невский, – и сдохнуть там, чтобы своим телом, частично накрытым полиэтиленом, припугнуть прохожих, озирающихся то на труп, то на мента, потерянно ждущего рядом со жмуриком карету в морг.

Сегодня впервые мороз достиг такой силы, и вода начала серьезно замерзать. Эта зима не отличается стабильностью, как и все питерские времена года. Каждый сезон здесь болеет соседним, и симптомы этих болезней, как и появления простуды у местных жителей по несколько раз в году, проявляются неожиданно и безобразно.

Стоя сейчас здесь, под легким, медленно достигающим земли снегом, я вспоминаю, как ездил когда-то из Липецка в деревню к родственникам одного приятеля за две сотни километров на пьянки. Я никогда особо не общался с этими людьми так уж близко, да и деревня их сама по себе была унылым вымирающим поселком последние пятнадцать лет. Я ездил туда только ради того, чтобы ночью выйти на деревенскую дорогу и замереть, постараться даже свой сердечный ритм заглушить, чтобы насладиться полнейшей тишиной, в которой грохотом может казаться даже тихий хруст тонкого снега под ногами. Я иногда скучал по этим моментам покоя, когда кажется, что все, что было и будет во всей этой жизни, ничего не стоит рядом с замершим моментом, полным тишины. Зависаю и смотрю на пролетающих изредка чаек и группки мерзнущих в понемногу твердеющей воде уток. Мне кажется, они просто не могут разобраться – улетать им или оставаться сейчас. Ведь у них нет календаря, а есть только лишь ощущение тепла или холода, а погода заигрывает с этими ощущениями, как хочет. Также и у меня. Осталось только ощущение, что я доживаю и несусь куда-то вглубь, бьюсь о пороги, изредка пытаюсь противиться течению, но тщетно. Со временем, все утки куда-то прячутся, уплывают под мост или вроде того. А были эти утки здесь вообще? Даже не знаю. Меня довольно сильно плющит от выпитого и мучит едкая спиртовая отрыжка.