Он видел себя. И тень. Она более не скрывалась. И она была. Михаил повернулся на пятках — она оставалась. Голову прикрывал чёрный капюшон, но черты лица, подсвеченные отражёнными зеркалом же лучами потолочного освещения, от него не укрылись. Девушка! Смуглая кожа, колониальные пропорции, но глаза — они европейские, такое меланхоличное выражение можно встретить только у немца. Телосложение субтильное. Под стать тонкому клинку, что метил острием ему в подъязычный нерв. Михаил попробовал обратиться к ней по-немецки, но та осекла его, цокнув языком и дав понять, что если бы захотела поговорить, то давно бы уже это сделала, а не пыталась его придушить, не таилась бы где-то на борту, не собирала сведения о дирижабле, — в этом он нисколько не сомневался, — из охотничьего инстинкта изредка дозволяя поймать себя периферическим полем зрения. Она бы и продолжила игру, но та, как можно было понять, подошла к концу. Ему очень хотелось спросить, почему именно он и как именно она его использовала, но — хладная искорка смерти у шеи, что затушит тихое пламя его жизни. А может, она не умела говорить, была нема? Что ж, это можно было проверить только одним способом.

Молнией сверкнул кончик стилета, что он отвёл от себя, сжав рукой в рабочей армированной перчатке — вот только отразить от кулака та перчатка должна была осколки зеркала, кое он намеревался разбить, не удовлетвори его увиденное в нём, что в каком-то смысле и произошло, — о, он тоже не был прост, кое-что понимал в атаках и их отражении, но достать форменный кортик, пока поворачивался, и не подумал. Тонкий звон стали, и он, уже вооружённый обломком, сблизился с тенью. Она была вёртка и гибка, но акробатика её натренирована не на скорость, а на выдержку, и на открытом пространстве у неё не то, что преимущества, а и шансов не было. Следовало убить его пятью минутами ранее, проткнув затылочную область. Михаил достал её один раз, второй, трещал её костюм, она сопротивлялась, отвечала выпадами и попаданиями, ещё сжимала в руке сломанный стилет, но его Михаил вскоре выбил, вывернул ей руку, прижал к стенке, дал время понять, что сейчас всадит ей в кисть утраченное острие, но демонстративно воткнул его в пространство меж пальцев и, тем самым, намекнул на переход к схватке без оружия. На крайне близкой дистанции она отыграла несколько очков, дав ему отпор хуком и пощёчиной, он сорвал с неё колпак — коротко подстриженные волосы, непонятная, вызывающая косая чёлка. Зашёл сбоку, затем за спину, сделал подсечку и повалил, чтобы наказать, чтобы нанести окончательные удары обнажённым гладиусом. Только когда он прорвал ткани и вонзился в её плоть, она тихо вскрикнула. И ещё раз. В крик не было вложено ни буквы. На третий выступили слёзы. Михаил делал это механистично. Когда всё было кончено, орудие отмщения от крови он отёр о тёмный бархат.