Она остановилась вдруг и погрозила мне пальцем, как непослушному ребенку:

— И запомните, если вы начнете чего-то домогаться, требовать, между нами все кончено! Я не допущу никаких посягательств… Знаете, почему я презираю мужчин? — спросил'а она запальчиво, как будто бросая вызов неведомому врагу. — За то, что они считают своим законным правом требовать слишком многого. Поймите меня правильно! Эти требования не обязательно облекаются в слова. Многозначительные взгляды, улыбки, жесты — все это тоже может выражать требование. Нужно быть слепой, чтобы не замечать глупой самоуверенности мужчин. Видеть, как у них вытягиваются лица при малейшем отпоре женщин, уже достаточно, чтобы понять всю их наглость. Они воображают себя охотниками, а нас добычей, — и никак не могут отказаться от этого представления. Наш долг, по их мнению, быть естественными и покорными. Ни в чем не отказывать мужчинам. Своих желаний нам не позволено иметь, мы не вправе поступать так, как нам хочется. А я презираю это глупое мужское высокомерие. Можете ли вы меня понять? Мне кажется, мы могли бы стать с вами друзьями, потому что в вас нет этой дурацкой самонадеянности… А впрочем, не знаю. Волки, бывает, прячутся и под овечьей шкурой!..

Она шла быстро летящей походкой и продолжала говорить, энергично жестикулируя руками, то опуская, то поднимая глаза. После каждой фразы она делала паузы, такие долгие, что казалось, будто она уже высказала все, что хотела. Оробев, я молча шел рядом. Где-то около Тиргартена мы остановились перед трехэтажным каменным домом.

— Вот я и пришла… — объявила она. — Здесь я живу. Вместе с матерью… Завтра, надеюсь, мы продолжим наш разговор… В кабаре больше не приходите. Я не хочу, чтобы вы там меня видели. Можете записать очко в свою пользу. Встретимся днем… Вместе побродим… У меня есть излюбленные места в Берлине. Может быть, они и вам понравятся… Ну, а теперь — спокойной ночи!.. Одну минутку: я ведь до сих пор не знаю вашего имени…

— Раиф…

— Раиф? И это все?

— Раиф Хатып-заде…

— Ну, этого мне не запомнить. Да и не выговорить. Уж лучше я буду вас звать просто Раиф. Не возражаете?

— Мне так еще приятнее!

— А меня можете звать просто Марией. Я же вам сказала, что не люблю оставаться в долгу!

Она засмеялась, и на ее так часто меняющемся лице снова появилось доброе дружеское выражение. Она пожала мне руку, мягким, словно извиняющимся голосом еще раз пожелала спокойной ночи. Потом открыла сумочку, достала из нее ключ и, резко повернувшись, направилась к двери. Я медленно побрел прочь. Но не успел я сделать и десяти шагов, как услышал за спиной ее голос: