— Словом, совратитель ты никудышный, — сказала Паула. — Я всегда подозревала и рада, что это подтвердилось.

— Иди к черту.

— Я, правда, рада. Думаю, что на этот раз ты заслуживаешь немного большего, чем прежде, и что, может быть, тебе повезет.

— Лучше бы я заслуживал меньшего и…

— Что — и? Я не хочу вдаваться в подробности, но думаю, что это не так просто. Будь это просто, меньше бы мужиков сидело в тюрьмах и меньше бы находили в зарослях мертвых мальчишек.

— Вот ты о чем, — сказал Рауль. — Просто невероятно, чего только не выдумает женщина.

— Это не выдумки, дорогой Рауль. Я не считаю тебя садистом, во всяком случае, настолько, чтобы это представляло опасность для общества, и не допускаю мысли, что ты способен обойтись с ним дурно, как бы изысканно выразилась по этому случаю «Ла Пренса». Я могу представить тебя в роли соблазнителя-эстета, если позволишь мне такое выражение, но и в таком случае при самых красивых намерениях конец может быть скверным. А на сей раз, бедняга, морской воздух вдохнул в тебя слишком сильный порыв.

— У меня нет даже сил еще раз послать тебя к черту.

— Во всяком случае, — сказала Паула, прикладывая палец к губам, — во всяком случае, кое-что работает на тебя, и, полагаю, ты не настолько пал духом, чтобы этого не замечать. Во-первых, плавание обещает быть долгим, и на борту у тебя нет соперников. Я хочу сказать, что нет женщин, которые могли бы его вдохновить. В его возрасте, преуспев даже в самом невинном флирте, юноша готов сразу возомнить о себе, и не без оснований. И пожалуй, я немного виновата, как теперь вижу. Я дала ему возможность строить иллюзии, позволила разговаривать со мной как мужчина.

— Ба, это-то при чем тут, — сказал Рауль.

— Может, и не при чем, во всяком случае, повторяю, у тебя много шансов. Нужно объяснять?

— Если тебе не трудно.

— Ты бы и сам мог заметить, дубина ты бесчувственная. Это так просто, так просто. Посмотри на него хорошенько, и увидишь то, чего он сам увидеть не может, потому что не знает этого.

— Он слишком красив, чтобы я мог увидеть его таким, какой он есть, — сказал Рауль. — Я даже не могу сказать, что испытываю, когда смотрю на него. Ужас, пустоту, будто проваливаюсь, сладость, точно от меда, и тому подобное.

— Ну тогда, конечно… А должен был бы ты увидеть, что малыш Трехо теряется в сомнениях, что он дрожит и сомневается, а в глубине, в самой глубине… Ты не заметил, что вокруг него как бы аура? И прелесть его (потому что я тоже считаю, что он прелестен, с той лишь разницей, что чувствую себя с ним так, словно я его бабушка), прелесть его заключается в том, что он готов пасть, он не может долго оставаться таким, какой он есть в данный момент своей жизни. А ты вел себя как дурак, но, возможно, еще… В общем-то нехорошо, что я, честное слово…