«Ну уж нет, — подумал он мстительно. — Наверняка первый раз в жизни его так отбрили». Будет знать, как приставать к мужчинам, педик несчастный. А ведь он, подумать только, считал его единственным другом, на которого можно положиться на этом пароходе, где нет ни женщин, чтобы поразвлечься, ни забав, и даже ровесников нет, с кем бы погулять на палубе. Теперь-то он ученый, и лучше, наверное, вообще не выходить из каюты, совсем… Второй неожиданностью — если первое на самом деле оказалось для него неожиданностью — было то, что все время вспоминалась Паула. Но Паула-то при чем тут? Он перебрал два или три внезапно возникших предположения, одинаково скороспелых и негодных, и снова с беспокойством подумал — именно в таких случаях он переживал вспышки удовлетворения, свой звездный миг, грудь распирало от воздуха и дыма сигарет, потому что трубка валялась у двери и прямо над ней, на стене, сияла отметина от удара, — снова с беспокойством подумал, почему именно он, а не кто-то другой, почему Рауль сразу же, едва сели на пароход, отыскал его, вместо того чтобы ухлестывать за кем-нибудь другим. Он не желал замечать, что другого просто-напросто не было, что выбор был ограниченным и потому роковым; Рауль выбрал его, — и он с силой швырнул трубку о стену, но в то же время, словно смакуя некую необычайную привилегию, прикрыл глаза и с удовольствием, глубоко, втянул в себя воздух. Ох, он заплатит ему, будьте уверены, заплатит за все, до капли, чтобы знал и впредь не ошибался. «Но я же не давал ему повода, черт возьми, — подумал он, выпрямляясь. — Я же не Виана и не Фрейлих, чтоб ему…» Он намерен был во что бы то ни стало и без устали доказывать ему, что он — настоящий мужчина, как бы он ни выставлялся, как бы ни выпендривался со своей рыжей телкой. Слишком он напозволял ему, а тот и рад стараться — и советы дает, и на помощь спешит. Он много позволил, а тот спутал одно с другим. Он вздрогнул, услыхав шум у двери. Фу ты, какой нервный стал. Вот еще… Он искоса глянул на Бебу: та нюхала воздух каюты и морщила нос.

— Все куришь — докуришься, — сказала Беба-паинька. — Скажу маме, чтобы спрятала от тебя сигареты.

— Катись в жопу и сиди там, — ответил Фелипе почти любезно.

— Разве не слышал, что звали к ужину? По милости барчука я должна выходить из-за стола и бегать туда-сюда по лестнице за малышом.

— А ты бы хотела, чтобы бегали за тобой.

— Папа велел тебе идти ужинать.

— Скажи, что у меня болит голова. Приду позже, на вечер.

— Голова? — сказала Беба. — Не мог выдумать что-нибудь получше.