– Как же я рада видеть вас в добром здравии! – улыбаясь, воскликнула она.

Падре Мануэль обернулся на возглас, и донья Кармела еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть.

«Пресвятая Дева! – ахнула она про себя. – Старик. Сущий старик. Как же он измучился, бедняжечка! Ничего-ничего, я помогу ему».

И, обнажив в улыбке лошадиные зубы, сразу же затараторила в своей фирменной манере, как всегда, не думая о том, насколько падре готов слушать исторгаемый ею поток сознания. Но сегодня всё было не как всегда, и даже бессвязная, лишённая логики речь доньи Кармелы показалась падре Мануэлю музыкой, поскольку вольно или невольно подтвердила великое чудо исцеления, происшедшее с ним только что, буквально пару часов назад.

Чудо случилось сразу же после восхода солнца. Ещё накануне падре плакал, бился головой об стену и мучился ставшей неотъемлемой частью его жизни бессонницей, но, как только первые лучи солнца ощупали ещё не проснувшиеся толком небеса, в голове падре возникла испугавшая его поначалу тишина. Исчезли крики и шум, затихли спорившие между собой голоса, растаяли как дым резонирующие вибрации, а в измученной душе наступила непривычная благодать.

Ещё не веря в исцеление, падре встал с жёсткой койки и перво-наперво вознёс Богу горячую молитву. Закончив молиться, испуганно прислушался к себе. Всё оставалось по-прежнему. Голоса не возвращались, шум и крики тоже. Он вновь помолился, вновь прислушался и, убедившись, что ничего не изменилось и он действительно здоров, первым делом спрятал подальше статую ангела.

Пронзив его пустым раскрашенным взглядом, ангел послушно лёг в деревянное чрево ящика, а падре, радостно напевая под нос один из праздничных псалмов, бросился приводить себя в порядок. Умытый, с аккуратно расчёсанными на пробор редеющими волосами, он появился в церковном зале как раз в тот момент, когда падре Алваро собирался принять исповедь у приехавшей из дальнего села и беспрерывно осенявшей себя крестным знамением крестьянки.

– Приветствую и благословляю вас, дети мои, – произнёс падре Мануэль и, не обращая внимания на ступор, настигший падре Алваро при его появлении, осенил его и женщину крестом и с выражением благостного всепрощения на лице направился в сторону алтаря.

Очнувшись от столбняка и забыв о крестьянке, падре Алваро бросился следом.

– Как я счастлив, как я счастлив, – повторял он, заглядывая в лицо падре Мануэлю. – Вы выздоровели, падре Мануэль, вы выздоровели, как я счастлив!

Следом подошла сильно смущавшаяся крестьянка. Падре Мануэль положил руку на склонившуюся перед ним голову и исполненным благодушной кротости голосом произнёс приличествующие моменту слова: