– Я бегу за тобой. Как ты прекрасен. Смеёшься? Мой ангел, я тоже буду смеяться, мы с тобой оба будем всё время смеяться там, среди святых образов, в светлых молитвах, в покое и чистой любви. Чистой, как твоя улыбка. Я знал, что когда-нибудь ты придёшь ко мне, и я ждал тебя, мой маленький друг.

В ответ ангел хмурился и шаловливо грозил пальчиком.

– Нет-нет, – спешил заверить его Мануэль. – Я бегу, я здесь, не сердись, ты только не сердись.

Ведомый ангелом, он наконец одолел подъём, взобрался на колокольню и подошёл к давно нуждавшейся в ремонте каменной перекладине звонницы. Шумной тучей взметнулась вверх стая испуганных голубей, но ожидавший падре Мануэля ангел не обратил на них внимания. Ангела не интересовали птицы, он явно спешил, поэтому не стал дожидаться падре, перелез через бордюр и воспарил в воздух.

– Какой ты медленный, Мануэль, – по-прежнему хмурясь, крикнул он с высоты. – Ползёшь, как та самая улитка. Ты ведь тоже потерял свой домик? А где твой внутренний голос, Мануэль? Он бросил тебя, и только я рядом с тобой! Поспеши, Мануэль! Поспеши!

– Я иду, мой ангел, я здесь, я с тобой, – заверил ангела падре Мануэль, пытаясь восстановить сбившееся во время подъёма по лестнице дыхание.

Он пробрался мимо тугого колокольного бока к арочному пролёту, с которого открывался красивый вид на город, взобрался на служившую звоннице ограждением перекладину и, не раздумывая, спрыгнул с неё, но вместо того чтобы взлететь, подобно птице, стремительно понёсся вниз и с гулким звуком распластался на каменной плоти площади под истошный крик коротавшей время в ожидании покупателей продавщицы цветов.

Где ты, мой ангел?

Почему оставил меня?

Совещание

Совещание

Гибель падре Мануэля и доньи Кармелы шокировала город. В местном муниципалитете был создан комитет по организации похорон, на площади толпились возбуждённые происшедшей трагедией люди, а место гибели падре пришлось оградить специальным забором, стремительно обросшим многочисленными цветами, свечками, ладанками, иконами и фотографиями. Падре Алваро после краткого общения с Ньето в переговоры ни с кем не вступал. Но не только потому, что получил строгое предупреждение от начальника полиции о том, что должен молчать, как молчат рыбы в далёких, никогда не виденных им морях и океанах, но и попросту из-за нехватки времени.

Службы в церкви шли почти беспрерывно.

В самой мэрии тоже кипели страсти. И причиной оказался, как ни странно, порядок похорон падре Мануэля и доньи Кармелы.

Поначалу всё шло мирно. Комитет принял решение проводить падре Мануэля в последний путь скромно и похоронить его в отдельном месте, как и подобает хоронить самоубийц. В том, что падре Мануэль убил себя после того, как задушил донью Кармелу, не сомневался никто, включая прокурора Лопеса, да и причины, побудившие священника к столь радикальным шагам, ни у кого не вызывали сомнений. Все понимали, что перенёсший недавно тяжёлый нервный срыв падре Мануэль убил донью Кармелу потому, что не выдержал её болтовни, а когда убил, то раскаялся и, как и положено благочестивому человеку, трагически свёл счёты с жизнью. Как бы ни скорбели о падре Мануэле жители города, церковные догмы надо было соблюдать, а значит, следовало предать земле его тело в специально отведённом месте, но не за оградой, как предлагал судья Моралес, а подле неё, на внутренней стороне, то есть на территории кладбища.