Мария-Луиза напоминала о себе.
С готовностью, будто он только и ждал напоминания, Ньето обернулся и сказал:
– Мы не обнаружили на пепелище останков ребёнка.
– Прости, пожалуйста, Робиньо, но я ничего не поняла, – пролепетала Мария-Луиза.
Ньето подавил вздох и начал говорить, чётко произнося каждое слово, примерно так, как разговаривают со слабоумными или с малыми детьми.
– Дорогая Мария-Луиза. Тебе придётся очень внимательно слушать меня по той простой причине, что мне совершенно некому больше сообщить о том, о чём я обязательно должен сообщить. Насколько я знаю, у Мигеля нет от тебя никаких секретов. Ума не приложу, чем ты заслужила его доверие, но речь сейчас, естественно, не об этом. Я ещё раз повторяю: на месте пожара нет останков маленького гринго. Этих двоих, я имею в виду Гонсало Гуттьереса и его жену, есть, а гринго нет.
Мария-Луиза продолжала внимательно смотреть на Ньето.
– Ты сейчас поняла, о чём я говорю? – с трудом подавив в себе желание съездить ей по физиономии, спросил Ньето.
– Да, Робиньо, конечно, поняла, – ответила Мария-Луиза, часто моргая накрашенными глазами.
«Ничего не поняла, факт, – подумал Ньето. – Пресвятая Дева, как Мигель может жить с такой дурой, да ещё и делиться с ней секретами?»
Решив больше не связываться с ней, он двинулся к выходу.
– Не говори ничего Мигелю.
– Что? – спросил Ньето, поражаясь тому, насколько сильно могут ошибаться в женщинах даже самые бывалые люди.
– Зачем его зря волновать? Он такой нервный в последнее время и со мной не считается, даже любовницу себе завёл, представляешь?
– Любовницу? Это… в каком смысле?
– Что значит – в каком смысле? Робиньо, я тебя не понимаю, вы, мужчины, такие загадочные.
И Мария-Луиза кокетливо покачала головой.
– В каком смысле завёл… – удивился Ньето, но резко сменил тему разговора. В конце концов, сейчас не до этого, и пусть Мигель сам разбирается с фантазиями собственной жены. И вообще, с каких пор её стало беспокоить наличие у Мигеля других женщин?
– Значит, не говорить? – уточнил он.
– Ты же не нашёл этого несчастного малыша? Так зачем же Мигелю зря нервы трепать?