Эта площадь звалась Органной, ибо здесь слышна музыка, исторгаемая из самых мрачных глубин человеческих душ.
Эта площадь звалась Органной, ибо здесь слышна музыка, исторгаемая из самых мрачных глубин человеческих душ.
В объятиях Клауса, неся в себе его кровь, Тан обрела власть и силу, чтобы мстить.
В объятиях Клауса, неся в себе его кровь, Тан обрела власть и силу, чтобы мстить.
Старый Пёс помог ей найти своих обидчиков: редко кадавры покидают свои гробы. С куда большей охотой она отдалась своим ничего не подозревающим жертвам. Те долгие мгновения, что она переживала с болью и позором, теперь обернулись её личным триумфом: она-то знала, куда приведёт их похоть. Уже через два дня поступили сообщения о том, что трое старшеклассников совершили коллективное самоубийство, сбросившись с крыши заброшки.
Старый Пёс помог ей найти своих обидчиков: редко кадавры покидают свои гробы. С куда большей охотой она отдалась своим ничего не подозревающим жертвам. Те долгие мгновения, что она переживала с болью и позором, теперь обернулись её личным триумфом: она-то знала, куда приведёт их похоть. Уже через два дня поступили сообщения о том, что трое старшеклассников совершили коллективное самоубийство, сбросившись с крыши заброшки.
Но ничего, успокаивала себя Тан, читая это, они не мертвы. Она знает, где их найти. Она видела их на всё той же площади. Их голоса стали отличным дополнением к общему хору.
Но ничего, успокаивала себя Тан, читая это, они не мертвы. Она знает, где их найти. Она видела их на всё той же площади. Их голоса стали отличным дополнением к общему хору
***
Благая Смерть вскрикнула, вцепившись в простынь, закусила губу, изогнулась от нестерпимой боли.
Сестра Францисса попросила всех оставить её.
Впервые за долгое время Благая Смерть снова чувствовала боль, боль и бесконечную тоску, смешанную с призрачным счастьем. Возмездие настигло её, и пришло время платить по счетам.
— Убей, — прошептала она из последних сил.
Монахиня замерла в ужасе. Её члены сковало холодом, сердце замерло. Девушка снова простонала, выгнулась от невыносимой боли, вжалась руками в постель. Её тело набухало с каждой секундой подобно едкому трупу, в котором копошатся черви, лицо исказилось в агонии ненависти.
Она не хотела, не должна была умирать вот так. Неужели она недостаточно страдала при жизни, раз даже смерть для неё столь мучительна? Она чувствовала нестерпимую боль, не понимая, за что ей такая кара. Ведь она — та, кто дарила свободу детям, явила им новую жизнь. Она уже болела и страдала за них, так почему, почему теперь цена столь высока?