Статуя осторожно сошла на каменные плиты, тяжело ступая по ним железной стопой. Она привыкала к своему новому телу, тёмный металлический окрас менял свой цвет. На щеках проступал румянец, глаза тускло светились огнями небес, а волосы стелились по ветру золотым полотном. Белоснежные крылья приятно слушались, легко поддавались движениям. Нежное белое платье окутывало босые ноги, ласкало их касаниями подола. Венец из одуванчиков оплетал её голову. В нём она напоминала королеву лесных духов. Она потянула руки к луне, закрыла глаза и сделала глубокий вдох, легко выдохнула и закружилась. Ей было хорошо, она чувствовала себя свободной.

Шумно захлопали её крылья, поднимая девушку в небо, к далеким и холодным облакам. Ветер подхватил её, уложив на воздушный поток, словно отец, качающий на руках свою маленькую дочь.

Колокола Покровского монастыря отбивали полночь, а девушка парила над его башнями в свете полной луны.

Никем не замеченная, она играла со звёздами. То гонялась за ними, то пряталась от тысячи тысяч ярких очей, то витала среди бескрайнего синего поля в ночных небесах.

И звёзды наблюдали за ней. Кем-то разбросанные, тихо лежали они среди широкого луга, подобные неисчислимым цветам, и дрожали в своём немом сиянии, безмолвно крича о себе, стремясь, чтобы она их сорвала в свой венец.

Минуя здание монастыря, пересекал дорогу Георгий Савич. Мир ловил его тело, а он оставил ему свой дух. Остановившись у магазина «Покровский», что торговал различной церковной утварью, Сковорода поднял взгляд в небо, где летала молодая девушка. Она увидела старого философа и с улыбкой помахала ему рукой. Он улыбнулся ей в ответ и неспешно пошёл дальше. Скоро его нагнал вечно спешащий отец Фёдор. Он бежал от самого вокзала. Георгий Савич остановил святого отца и положил ему руку на плечо, пристально посмотрел в глаза старика и отрицательно покачал головой. Куда им торопиться? Спешка — привилегия живых. Обретший вечность не знает времени, оно ему просто не нужно. Отец Фёдор кивнул и отер пот с лица, выпил воды из своего чайника и предложил философу. Тот отказался.

Девушка сидела на самой высокой башне монастыря, обнимала крест и провожала их взглядом.

Со стороны «Детского мира» доносилось тихое и печальное пение скрипки. Скрипач был пьян. Неровно ступал он по крыше, то и дело, норовя сорваться вниз на горящий от звёзд асфальт. Фрак его был тусклым от пыли, а под фраком слышалось мерное жужжание мух.

Чёрным вороном он пересек мостовую в одном длинном прыжке — и стал на здание напротив, изогнувшись в грациозном поклоне. Ещё один перелёт — и ещё одна крыша. Ночь служила ему крыльями, и он летел на них к монастырю, на башне которого сидела девушка. Она сидела на куполе в обнимку с крестом и наблюдала за пляской безумца.