— О, какая ерунда! — пробормотал он раздраженно. — Она не сделает этого. Просто решила меня подразнить.
Однако сам все же следил за нею: один этаж, другой, третий, ритм движения вверх был торопливый и неровный, словно пульс во время лихорадки. Он схватил шляпу и отправился ужинать.
Приближалась гроза; раскаленная пыль взвивалась маленькими вихрями по всей улице. Ему казалось, что люди от него очень далеко, и во времени и в пространстве. Ему казалось, что все они печальны, все брели, уставившись взглядом в тротуар, — кроме тех, кто шел вдвоем и о чем-то болтал. Однако эти болтуны выглядели нелепо, они словно не замечали, что выставляют себя напоказ перед теми, кто брел в одиночестве и молчании, что было гораздо пристойнее.
И тем не менее он обрадовался, увидев, что ресторан переполнен. Из-за слишком усердного изучения газет ему порой начинало казаться, будто он чуть ли не единственный более-менее обеспеченный мужчина; это пугало его, поскольку он-то сам прекрасно знал, что при всем при том часто ведет себя не так, как подобает мужчине, и что, если об этом узнают, он может лишиться своего поста. Поскольку он постоянно пребывал в разладе с собой, то не мог не угодить в тиски невроза, охватившего всю страну, и упорно пытался не замечать собственную несостоятельность, внушая себе, что это ерунда по сравнению с Великой депрессией.
— Вам не нравится это блюдо? — спросила официантка.
— Что вы, нет-нет. — Он с виноватым видом накинулся на еду.
— Это все из-за жары. Вон в газете пишут, что опять какая-то женщина сегодня выбросилась в окно, с девятого этажа.
Батлер уронил вилку на пол.
— Женщина, а на такое решилась! — продолжала официантка, поднимая вилку. — Лично я утопилась бы.
— Что вы сказали?
— Что сама я пошла бы лучше топиться. Я ж плавать-то не умею. Вот чего я хотела сказать…
— Нет-нет, не про вас… про эту женщину.
— A-а, про женщину? Которая с девятого этажа прыгнула? Щас газетку принесу.
Он попытался ее остановить; он не хотел видеть эту газету, нет, ни за что. Дрожащими пальцами он положил на столик доллар и поспешно вышел на улицу.
Но почему он решил, что это она? Он видел ее в четыре часа, а сейчас только двадцать минут восьмого. Прошло всего три часа. Ему на глаза попался газетный киоск, заваленный свежими газетами. Со сдавленным стоном он проскочил мимо киоска, помчался дальше, в изгнание.
Надо бы все-таки посмотреть. Не может быть, чтобы это Сара.
Но он понимал — она.