6

За то время, что я спал, а потом просматривал записи, чабаны успели достроить агыл и теперь отгораживали в нем закут, особо плотно укладывая ветки саксаула, чтобы не осталось в изгороди ни щелочки. Ветер стих. Начинался рассвет.

Все едва держались на ногах, а один из парней то протягивал к костру замерзшие руки, то размазывал слезы по грязному лицу. Первый раз в жизни я увидел, как плачет мужчина. Зрелище, надо сказать, отвратительное!

У входа в загон толпились усталые голодные овцы. Они словно безмолвно спрашивали нас: скоро ли мы закончим? Но вот наконец последняя ветка саксаула уложена в изгородь.

— Впускайте! — распорядился Каратай-ага.

— Будем считать? — спросил Орамет.

Не ответив, тот тяжело опустился на корточки перед входом. Орамет открыл дверцу. Овцы, привыкшие к подсчету, несмотря на нетерпение, неторопливо стали входить в загон. Каратай-ага осматривал каждую из них; порой он кидал несколько слов подпаску, и тот отводил овцу в закуток. Скоро там оказалось десятка полтора овец. Я обратил внимание, что в отличие от других они то и дело тянулись мордами к копытцам, как бы стараясь лизнуть их. На ногах, чуть выше копыт, шерсть у них вся вылезла, словно ее выщипали, и голая кожа, ободранная твердой снежной коркой, багровела в отблесках костра.

Орамет скрипнул зубами, увидев пораненные ноги овец, и гневно уставился на подпаска. Тот виновато потупился.

— Принесите лекарство и бинт! — приказал Каратай-ага.

Орамет с сомнением качал головой, помогая старику смазывать белой мазью и бинтовать ноги овец.

— Все равно не выдержат! — пробормотал он. — Только измучаются.

— Если бы в госпитале относились к раненым, как ты, — сказал Каратай-ага, — не сидел бы я сейчас перед тобой… Посмотри, что с ней? — продолжал он, кивая на белолобую овцу с перебинтованными ногами, которая подошла к выходу из закутка и принялась требовательно блеять.

— Ягненка своего зовет, — объяснил Орамет. — Из мазанки. Кормить пора.

— Возьмем ее с собой, — распорядился Каратай-ага.

Мы вернулись в мазанку, когда совсем рассвело.

Я пропустил чабанов вперед и, прежде чем войти, окинул взглядом небосвод в надежде увидеть на нем черную точку вертолета. Но небо, покрытое белой рябью облаков, было пустынным.

В мазанке, разметавшись, постанывая, спали непробудно и тяжело парни, присланные из совхоза. Они не проснулись, когда мы вошли, не проснулись бы даже, если бы на них обрушилась крыша.

Ягненок, завидев матку, с блеянием бросился к ней, ткнулся мордочкой ей под брюхо, но отскочил, таращась на ее перебинтованные ноги, от которых исходил запах лекарства. Белолобая, успокаивая, лизнула его в курчавую головенку, и ом вновь потянулся к ней.