Артур почувствовал мгновенное облегчение в то время, как говорил Адам. Он заметил, что Адам не имел положительных сведений о прошедшем и что сегодняшняя несчастная встреча не была бедою, которую нельзя было бы загладить. Адама еще можно было обмануть. Чистосердечный Артур поставил себя в такое положение, когда его единственной надеждою оставалась только успешная ложь. Надежда несколько смягчила его гнев.

– Хорошо, Адам, – сказал он тоном дружеской уступки, – ты, может быть, прав. Я, может быть, зашел уж слишком далеко, обратив внимание на эту красивую девочку и украв у нее поцелуй несколько раз. Ты такой серьезный, степенный малый, ты не можешь понять, как легко соблазняться на такую шутку. Уверяю тебя, я ни за что на свете не захотел бы причинить беспокойства и огорчения ей и добрым Пойзерам нарочно! Но, кажется, ты смотришь на это уж слишком серьезно. Ты знаешь, я уезжаю отсюда немедленно, таким образом, уж не буду делать проступков в этом роде. Но пора нам проститься, – добавил Артур, поворачиваясь и намереваясь продолжать свой путь, – и уж перестать говорить об этом деле. Все это скоро забудется.

– Клянусь Богом, нет! – завопил Адам с бешенством, которое более не был в состоянии обуздывать, бросив на землю корзинку с инструментами и выступая вперед прямо к Артуру.

Вся его ревность и чувство личного оскорбления, которые до этого времени он старался подавить, наконец одержали верх над ним. Кто ж из нас в первые минуты острой тоски может сознавать, что наш ближний, посредством которого нам причинена тоска, вовсе не думал сделать нам вред? Инстинктивно возмущаясь против страдания, мы снова делаемся детьми и требуем существенного предмета, на который могли бы излить наше мщение. Адам в эту минуту мог только чувствовать, что у него отнята Хетти, вероломно отнята человеком, в которого он верил. Он стоял перед Артуром лицом к лицу, устремив на него свирепый взор; губы его были бледны, руки судорожно сжимались, резкий тон, каким он до этого времени принуждал себя выражать более чем справедливое негодование, уступил глубокому взволнованному голосу, который, казалось, потрясал Адама в то время, как он говорил.

– Нет, это не скоро забудется, что вы стали между нею и мною, когда она могла бы любить меня… нет, это не скоро забудется, что вы похитили у меня счастье, тогда как я считал вас лучшим другом и человеком с благородною душою, быть полезным которому я гордился. И вы целовали ее и не думали при этом ничего особенного – а?.. Я никогда в жизни не целовал ее, но я на целые годы готов был бы закабалить себя в тяжкую работу, чтоб получить право целовать ее. И все это кажется вам пустяками. Что вам думать о поступке, который может причинить вред другим, когда вам хочется только пошутить немного, не имея притом ничего особенного в мыслях. Мне не нужны ваши милости, потому что вы не тот, за кого я принимал вас. Никогда больше в жизни не стану я считать вас своим другом. Мне будет приятнее, если вы будете действовать как мой враг и сразитесь со мною на этом же месте, где я стою: только в этом заключается удовлетворение, которое вы можете сделать мне.