Должно было сказать… сказать последнее прости – этому нельзя было помочь ничем.

Десять минут после этого Адам был у дверей кельи. Дина послала ему сказать, что не может выйти к нему, не может оставить Хетти ни на минуту, но что Хетти была приготовлена к встрече.

Он не мог видеть ее, когда вошел: волнение оглушило его чувства, и темная келья казалась ему почти мрачною. Когда дверь затворилась за ним, он стоял с минуту, дрожа всем телом и как бы оглушенный.

Но мало-помалу он начинал видеть при этом слабом свете, начинал видеть черные глаза, снова обращенные на него, но на лице уже не было улыбки. О, Боже! что за грусть выражалась в них! Последний раз, когда они встретились с его глазами, было тогда, как он прощался с нею, сердце его было наполнено радостью, надеждой и любовью, и они смотрели на него сквозь слезы, с улыбкою, а ее детское с ямочками лицо было покрыто румянцем. Теперь же лицо было мраморное; прелестные губки были бледны, полуоткрыты, дрожали; ямочки все исчезли… все, кроме одной, которая не исчезала никогда; глаза… о! хуже всего было то, что они были так схожи с глазами Хетти! То были глаза Хетти, смотревшие на него этим грустным взглядом, будто она возвратилась к нему мертвая, рассказать о своем горе.

Она близко прижималась к Дине; щека ее касалась щеки Дины. Казалось, будто ее последняя слабая сила и надежда заключались в этом прикосновении; сострадательная любовь, сиявшая в лице Дины, казалась ей видимым залогом Невидимого Милосердия.

Когда грустные взоры встретились, когда Хетти и Адам взглянули друг на друга, она заметила в нем также перемену, и это поразило ее новым страхом. Она впервые видела существо, лицо которого, казалось, отражало перемену, совершившуюся в ней самой: Адам был новым образом ужасного прошедшего и ужасного настоящего. Она дрожала еще более, смотря на него.

– Скажи ему, Хетти, – проговорила Дина, – скажи ему, что у тебя на сердце.

Хетти повиновалась ей, как крошечный ребенок:

– Адам… мне так грустно… я поступила так дурно с вами… простите ли вы мне… перед смертью?

Адам, рыдая, отвечал:

– Да, я прощаю тебе, Хетти; я простил тебе уже давно.

Адаму казалось, что его мозг лопнет от скорби, когда он встретил глаза Хетти в первые минуты; но звук ее голоса, произносившего эти смиренные слова, коснулся струны, которая не была так напряжена: он чувствовал облегчение в том, что стало невыносимым, и на глазах навернулись редкие слезы; они не показывались уже давно, с тех самых пор, как он лежал на груди Сета при начале своего горя.

Хетти сделала невольное движение к нему; любовь, среди которой она жила некогда, снова чувствовалась ей при виде его. Она продолжала держать Дину за руку, но подошла к Адаму и робко произнесла: