Исти прислушалась. Кажется, опять нравоучение, одно из ее ежедневных нравоучений. Исти уже научилась не обращать на них внимания. Она стала отбирать письма, которые, как ей казалось, могли вызвать подозрения. Исти знала, что мать сердится на нее, потому что она приготовила плохой ужин для Кусны. А Кусна обязательно придет сегодня вечером.

Исти не умела хорошо готовить, просто она не могла и не хотела тратить на это столько времени. Немного хуже, немного лучше, думала она, какая разница? Кус сам виноват. Почему он выбрал себе в невесты писательницу, а не повариху или кружевницу?

Исти зажгла хворост.

Письма Хамбали теперь держать опасно. Исти слышала, что в последнее время все чаще стали арестовывать людей, подозреваемых в связях с партизанами. Особенно боялась мать Исти. Она страшно пугалась, когда Исти заводила разговор о тех людях в горах, ведь разговоры об этом, без конца повторяла она, ни к чему хорошему не приводят.

Исти собрала письма, записала все числа их получения и подожгла. Огонь жадно набросился на письма, в которых человек рассказывал о своей нелегкой жизни, о страданиях и ранах.

«Наша жизнь — это не представление на сцене, в ней нельзя быть только зрителем, надо быть участником, принимать решения и осуществлять их». Пламя становилось все меньше и меньше и наконец потухло. Осталась только небольшая горстка черного пепла.

Возвращение

Возвращение

I

I

Обычно он сидел под буковым деревом, сплошь усыпанным мелкими цветами, о чем-то думал или читал — чаще всего какую-нибудь несложную книгу, иногда даже книгу для чтения шестого класса народной школы.

По характеру он был нелюдим, ему становилось не по себе, когда на него обращали внимание, да и сам он не проявлял интереса к другим людям.

Звали его Нурсеван, родом он был с Суматры, но о Суматре он почти не вспоминал. Когда разговор заходил о его возрасте, Нурсеван не пытался, как теперь делают многие девушки и молодые люди, сбавить себе годы, не стремился казаться моложе. Он просто, без всякой рисовки отвечал, что ему уже двадцать шесть лет. Это, конечно, солидный возраст, во всяком случае для того, чтобы уже по-взрослому смотреть на жизнь и не пугаться слова «любовь».

Тем не менее, когда речь заходила о любви, он всегда страшно смущался. Говорят, что он уже три раза влюблялся, писал своим девушкам любовные письма, но каждый раз это была любовь без взаимности.

Как-то мы сидели с ним вечером под его буковым деревом, и я попросил рассказать об этих девушках.

— С первой девушкой, — начал он, — я познакомился на улице. Она все смотрела на меня и улыбалась. Я решил, что понравился ей, и, когда пришел домой, не долго думая, написал ей длинное любовное послание, предлагая руку и сердце. Ответа не было. Потом я узнал от моей сестренки Мари, что девушка эта была здесь проездом и через неделю после нашей встречи уехала к себе на Суматру.