– Я ослепну вместо тебя, Пьер, вот, прими эти глаза и пользуйся ими вместо очков. – Сказав это, она кинула на Люси странный, быстрый, как молния, взгляд, в коем читались вызов и высокомерие.

Теперь все, отчасти руководствуясь чутьем, заняли свои места, как будто были уже готовы выйти из дому.

– Вы готовы, идите же вперед, – произнесла Люси кротко. – Я последую за вами.

– Нет, обе пойдут со мной под руку, – сказал Пьер. – Идем!

Едва они миновали низкий сводчатый вестибюль, чтобы вый ти на улицу, как веселый загорелый моряк, проходя мимо них, крикнул:

– Ступай мелким шагом, приятель, узким путем идешь!

– Что он говорит? – спросила Люси мягко. – Да, улица здесь и правда сужается.

Но Пьер почувствовал внезапную дрожь, что передалась ему от Изабелл, которая прошептала что-то невнятное ему на ухо.

Дойдя до одной из главных улиц, они приблизились к броскому плакату на дверях, гласившему, что выше этажом находится галерея живописи, недавно прибывшей из Европы, и картины можно еще увидеть на бесплатной выставке, прежде чем они уйдут с молотка на аукционе. Несмотря на то что посещение этой выставки им совсем не планировалось, Пьер, повинуясь безотчетному порыву, тут же предложил зайти посмотреть на полотна. Девушки согласились, и они поднялись наверх.

В передней ему вложили в руку каталог. Он остановился на минуту, чтобы просмотреть его весь мельком. В длинной колонке таких имен, как Рубенс, Рафаэль, Анджело[210], Доменикино[211], да Винчи, каждое из них сопровождалось беззастенчивым комментарием «подлинный» или «сомнительный», Пьер наткнулся на следующую краткую строку: «№ 99. Голова незнакомца, кисти неизвестного живописца».

Становилось ясно, что вся выставка была собранием той жалкой, заокеанской мазни, кою с неслыханной наглостью, свойственной некоторым зарубежным торговцам живописью в Америке, окрестили величайшими именами, известными в мире искусства. Но как даже самые увечные торсы некогда прекрасных античных статуй все-таки достойны внимания студентов, так и самые топорные современные творения заслуживают того не меньше, ведь и то и другое – неоконченные торсы; одни лишились части своих красот в прошлом, других ожидают новые улучшения в будущем. Все же, когда Пьер шел вдоль обильно увешанных картинами стен и, казалось, различал безумное тщеславие, кое должно было двигать многими из этих, совершенно безвестных художников в их неудачных попытках изобразить слабой кистью живые темы, он невольно сравнивал их с собою и не мог подавить предчувствия самого меланхоличного толка. Казалось, на всех стенах мира теснилась тьма пустых и слабых картин – в роскошных рамах, но ничтожного содержания. Небольшие и более скромные полотна представляли маленькие сцены семейной жизни и были куда лучше написаны; но они хотя и не вызывали у него вполне ясного отталкивающего чувства, также не рождали никакого дремлющего величественного отзвука в его душе, и поэтому они в целом были ничтожными, несовершенными и неудовлетворительными.