– Это мечта! – покривился, огорченный ее непониманием. Глаза его остро вспыхнули, как блесна, летящая в голубую реку. – Я всегда хотел себя проявить. Мечтал, мечтал, но зевал. И вот… Я ж не только политику полюбил. В эти дни мечта моя ближе. А кто на улицу пошел? Простые люди. Они бессмертие чуют.

– А за Ельцина не идут… простые?

– Не, там позаковыристей. Сами себя перехитрят. Тухлые! Им веселья не понять. Еще бы! Вдруг простой народ власть перевернет, а потом и страну? Боязно. У Ельцина всё – ОМОН, армия, деньги, башня в Останкино. А у нас что? Камни… Если мы победим, это будет чудо. Я для себя такой вывод сделал: где чудо– там всегда страшно. Вот я где-то недавно прочитал: “Чудо жизни… Жизнь – это чудо…” А, точно, в газете, с Никулиным интервью, с клоуном! Повертел я эту газету и думаю: чудо-то чудо, да чудо страшное. Бумаги, газеты, книги, дома, электрички, самолеты… Чудо? Чудо. Чудо времени. Секунды, минуты придумали, календари… Ведь тело мы, тело, понимаешь, в котором сердцебиение гонит кровь по кругу, недолго оно бьется, сердце, и поминай как звали, гнием в земле. Страшно, а? Эта плоть и придумала, что есть время, а она вроде бы человеческий мир. Чудо? Смотришь, сколько уже умерло и как коротка жизнь и как ее отобрать легко, смотришь и думаешь: да нет никакой жизни. Нет никакой жизни – одно сердцебиение гребаное.

– Ты что материшься? – Лена быстро вошла на кухню.

– Я сказал: гребаное. – Виктор миролюбиво отмахнулся. – А мы с Таней смысл жизни ищем… Где он? Было бы, как в кроссворде: Смысл жизни. По горизонтали. Семь букв. И разгадка. Да еще чтобы несколько букв уже стояли. Кстати, по горизонтали или по вертикали, а, Лен? Смысл жизни-то… Где его искать?

Он вытянул ногу и кончиком шерстяного носка коснулся ее ноги.

– Побрейся иди. Выглядишь как доходяга.

– Нашла доходягу. Да я здоров, как богатырь!

– Ватный богатырь! – с усмешкой вспомнила она.

– Чего?

– Так про тебя говорят: ватный богатырь, – объяснила простодушным тоном, не убирая влажную усмешку. – Большой, да силенок не ахти. Ватный. Так тебя и зовут: ватный. Не Витя, а ватный.

Он вскочил с хрипом. Глаза заслонила розоватая пелена словно бы нарождающегося красного флага. Он сунулся в прихожую, постарался натянуть кеды, но шерстяные носки мешали.

– Папа, неправда! Никто так про тебя не говорит! – донеслось с кухни, откуда-то из-за тридевяти земель.

Сорвал носки и, пока обувался на босу ногу, о чем-то вспомнил. Взбежал наверх, уже в куртке, и, пошарив внутри сейфа, извлек медную трубку с деревянной ручкой – спрятал в глубокий карман, сунул следом спичечный коробок. Спустился и выбежал вон.