В воздухе вдруг пожелтело, позеленело, попрохладнело; еще светило сильное солнце, но стал ближе вечер.

– Ну что, наши? – смешливо спросила Олеся, сидевшая на месте.

Он промолчал, не зная ответа. Колонна бэтээров унеслась вперед, оставив горький хвост дыма, а в автобусе снова запели. Теперь – про белых журавлей.

Виктор стал думать о том, что скажет, когда попадет на телевидение. Он обратится к Лене. Он скажет: “Обращаюсь к своей жене. Лена, ты мне не верила…” Нет, или лучше ее слегка припугнуть: “Леночка, вот видишь, теперь ты знаешь всю правду. Теперь по телевизору говорят то же, что и я. А ты мне хамила”. Нет. На всю страну так нельзя. А как? Надо отрепетировать, выучить заранее речь. Возможно, каждому желающему дадут по одной минуте, и надо суметь уложиться.

Свернули на проспект Мира.

– Мы едем, едем, едем, – зажурчал сладкий голосок бабуси.

– А куда приедем? – вздохнул себе под нос высокий парень, красный флаг лежал накидкой у него на плечах. – Мне еще сына растить…

– Сколько вашему? – спросила Олеся.

– Два, – сказал парень.

– Моему пять.

– Дома один остался? – спросил Виктор.

– У отца по выходным.

– В разводе? – уточнил он.

– Да, – она подняла голову и, разглядывая его любопытными глазами, почему-то добавила: – Что, тоже?

– Ага, – вырвалось у него, и сразу подумал: “Зачем я наврал?”

– Дети есть?

– Дочка.

Автобус прильнул к тротуару и остановился.

– Народ! Пить охота! А мне еще обратно! – заорал от руля потный толстяк.

Он открыл все двери, вывалился из кабины и опрометью побежал к магазину-стекляшке.