– Почему вдруг ночью?

– Приказано было добыть, а он из дому не выходил, ваша милость. Узнали, что полковник Шитов с хозяйкой своей и со старшими дочками в маскарад едет, во втором жилье, стало, на помощь звать некого, и забрались к французу через окошко, той же дорожкой, какой он сам лазил.

– Молодцы! Сейчас кофею попью, все вместе в моем экипаже поедем на службу.

– Ваша милость, велите французу дать чего-нибудь надеть, штанов там, кафтанишка. Мы его в одной рубахе взяли.

Архаров поглядел в окошко. День обещал быть солнечным и жарким.

– Обойдется без штанов. Ты, Ваня, все в подвале сидишь, а мы наверху в такую погоду потом обливаемся. Будем, Иван Данилыч, милосердны.

Ваня усмехнулся.

– Как вашей милости угодно будет.

Не сказав более ни слова, он вышел. Архаров хмыкнул - вот был бы славный сыщик, кабы не драные ноздри. Вранье, поди, будто есть умельцы, которые новые ноздри наращивают.

Когда Шварца привезли на извозчике, Архаров уже допивал свой непременный кофей.

– Садись, Карл Иванович, - сказал обер-полицмейстер, распахивая на груди шлафрок пошире - в комнате было жарко. - Помнишь, как брали Брокдорфа?

– Помню, ваша милость.

Немец аккуратно сел на табурет, раскинув полы кафтана и уложив руки на колени.

– Никодимка, тащи еще чашку, налей его милости. Сухарики бери, черная душа, вон конфекты, крендельки сахарные. Ешь и припоминай.

– Взяли его по доносу мясника… мясника…

– Ага, вспомнил. Хрен с ним, с мясником. Как этот наш голштинец угодил в тот подвал, и с доктором вместе, откуда его выковыряли, помнишь?

– Я всего, сударь, в подробностях помнить не могу, ибо голова у меня всего одна, а для того, чтобы держать в памяти все полицейские дела, их бы надобно три или четыре, - с большим достоинством отвечал Шварц.

– Всего и не надо. Ну, припоминай. Когда наш Устин огрел Брокдорфа оглоблей поперек спины, актеришки поволокли его к доктору. И они толковали, что якобы им велел это сделать и дорогу показал некий черт…

– Николай Петрович, сударь, пьяные их враки вы сами матерно определить изволили…

– Изволил! Так вот, черт беседовал с Брокдорфом на неком чертячьем языке…