– Приводи ее как-нибудь вечером, - сказал он. - А я, глядишь, на твои новые проказы сквозь пальцы посмотрю.

И, испытав вдруг острое желание поколобродить, спросил, прищурившись:

– Э?

Марфа только вздохнула.

И Архаров понял - она, превосходно разобравшись в его упрямом норове, вовеки не признается, что хочет всего-то навсего прийти ему на помощь единственным известным ей средством. Выходит, и Дунька не просто так прибежала…

Слишком много поняла Марфа, слишком много, и это отвратительно.

Если бы Марфа затеяла торговаться - глядишь, и не вспомнил бы обер-полицмейстер свое нелепое приключение. А так - вспомнил, встал из-за кухонного стола, подошел к окошку, как если бы там, за окошком, творилось нечто любопытное.

– Да не майся ты, сударь, обойдутся один день твои архаровцы и без тебя, - не поняв, к счастью, причины этой маеты, сказала Марфа. - Хочешь - на огород выйди, посиди на солнышке, посуши головушку.

– Пойду обуюсь, - решил он.

– Я чулки твои постирала, сейчас с веревки сниму.

Вот уж чего Архаров точно не помнил - как оказался без чулок.

Он поднялся наверх, надел и застегнул камзол, обулся. Нашел ленточку, которой были схвачены волосы, кое-как стянул их, косицу плести не стал. Наконец распялил на руках кафтан и задумался - где по дороге от «Негасимки» к Марфе удалось отыскать столько светлой глины? С неба она, что ли, сыпалась? Вот так, как сейчас сыплется с кафтана?

Влезши в кафтан, он попросил Марфу хотя бы пройтись поверху влажной тряпкой. Она же наотрез отказалась разводить грязь. Так обер-полицмейстер и поехал домой - словно узкими подземными ходями из Замоскворечья в Кремль лазил.

Из кареты он прежде, чем задернуть занавески, поглядел на Марфу и Наташку, вышедших его проводить к калитке. Рядом с Марфой Наташка показалась ему совсем тоненькой - с Дунькой не сравнить, Дунька-то уродилась пышногрудой. Однако к двадцати годам и Наташка, поди, наживет себе пышности. Особливо коли родит…

Подумав, что такая юная и неопытная мартонка первым делом окажется брюхата, Архаров хмыкнул. Будет, стало быть, бегать по заднему двору на Пречистенке толстенький коротконогий младенец со светлыми вьющимися волосиками… чем плохо?…

Будет кого, поставив меж колен и положив ему руки на плечики, учить уму-разуму, чтобы во всякой драке бился до победного конца… как покойный дед учил…

И угомонится душа, перестанет ждать невозможного. Забыть, забыть, усилием воли - забыть… разве так не бывает, захотел - и забыл?

Бывает.

Но прежде, чем в пречистенском особняке заорет младенец, надобно вбить ума в голову его батюшке. Ибо батюшка сей раскис, как старый лапоть в луже. Вот тоже выдумал - лечиться от хандры по кабакам да дурацкой дракой! Обер-полицмейстер? Мальчишка сопливый…