– Так ты у нас теперь бабка-лечейка?

– Николай Петрович, сударь мой, а то ты не ведаешь моих дел? - спросила Марфа. - Еще при Иване Иваныче моем незабвенном, черти б его драли, была эта морока - приплетется каторжник, колодник, на лбу и на щеках знаки. А Ивану Иванычу он для каких-то дел на Москве нужен. Ну вот и моют его полынным отваром, чтобы щеки скорее да гуще заросли. Оттуда и знаю…

– Заморская, выходит, травка… - задумчиво подытожил он.

– Заморская, сударь, из самой Франции, из городу Берлину! - тут же бойко отрапортовала Марфа, зная по опыту, что человек грамотный от такой географии тут же буйно хохочет.

Но хохота не было. Архаров уставился в пол и молчал.

– Марфа Ивановна, а помнишь, как в чуму с девками промышляла? - наконец спросил он. - Помнишь, у тебя все Лизеты и Анеты были из Франции, из города Берлина?

– Ох, как не помнить… а кавалерам-то нравится!… Наташка! Тебе что господин обер-полицмейстер велел? Ну-ка, оставь сковородку да живо за водой!

Шлепнув Наташку по заднице, чтобы придать ей скорости, Марфа сама встала к плите, а Архаров, кряхтя, побрел на крыльцо. Наташка уже исчезла. Тетеркин, сидевший на завалинке со всем своим столярным прикладом, встал и поклонился. В руке у него была только что собранная игрушка - медведь и мужик, схватившись за бочонок, тащат его каждый в свою сторону. Только что оструганная древесина была чиста и, кажется, даже духовита - Архаров ощутил желание, как в детстве, понюхать игрушку.

На крыльцо вышла Марфа. Через плечо у нее висело грубое льняное полотенце, сероватое с красной вышивкой, зато большое - впору турецкую чалму накручивать. Некоторое время оба молча глядели на двор, как если бы вид утоптанной дорожки, и досок, и травы, и поленницы, и забора, и калитки могли пробудить мудрые мысли.

– Мои не прибегали? - спросил наконец Архаров.

– Прибегали вечером. Тимофей дважды заглядывал, Скес… ну, Иван Львович мой…

Так Марфа звала Жана-Луи Клавароша, соблюдая разумное правило - баба в годах уже не может звать сожителя попросту, а должна уважительно.

– А ты?

– Так ты ж, сударь мой, еще не приходил. Они вечером прибегали, а ты знаешь когда заявился? Ко вторым петухам. Кто ж знал, что в «Негасимке» застрял?

О том, что Наташка уже бегала на Лубянку с записочкой для Тимофея, Марфа не доложила. А сам обер-полицмейстер тоже не сообразил, почему его вечером искали, а утром - не пожелали.

– Прелестно… - пробормотал Архаров. - Нет, одного ведра мне будет мало.

– Наташка два принесет. Кто ж на коромысло одно вешает? Вода у нас плоховата, да на голову вылить - сгодится. Послушай, Николай Петрович, ты вон с государыней обедаешь - скажи, что на Москве вода плоха, а водовозам платить - никаких денег не станет, да и врут! Сам божится, что в бочке у него - студеная водица из Андроньевского колодца, а отхлебнешь - конским навозом отдает.