– Сударыня, - сказал Федька. И замолчал надолго. Даже на лицо невесты не смотрел от неловкости.

– Сударь, - нерешительно произнесла Варенька и тоже замолчала.

Она была как-то странно, загадочно тиха, словно приняла отчаянное решение и приготовилась к наихудшему. На груди у нее Федька увидел букет лилий, выложенный жемчугом. Очевидно, Вареньку заставили принарядиться. Да и как иначе - сама императрица сосватала ей жениха, надобно надеть самое лучшее и дорогое. А ведь ей, должно быть, и глядеть-то на эти лилии противно, столько из-за них было беды.

Жалость к невесте совсем сбила его с толку.

– Считаю своим долгом, - повторил Федька слова, которые как-то подслушал в доме Волконского, но за ними следовало изъясняться в том же благородном духе, а он не умел.

– Да, я вас слушаю, - ободрила Варенька и улыбнулась.

– Сударыня… - Федька громко вздохнул. - Вот черт, и не знаю, как сказать… Вы помните, как… то есть, тогда…

Он вдруг понял, что напоминать о шулерском притоне и о подземных ходах нельзя, покраснел, сбился.

– Этого я никогда не забуду, - тихо сказала Варенька. И прикоснулась пальцами к жемчужным лилиям.

Это был знак, что говорить можно обо всем, и о самом печальном тоже, но Федька отказался его понимать.

– Я тоже. И вы тогда, и потом еще в доме господина Архарова, и еще а маскараде изволили сказать, что не пойдете ни за кого замуж… то есть, кроме господина Фомина… ох, простите, я околесицу несу…

Варенька ничего не ответила.

– А сейчас господин Архаров и господин Волконский вздумали нас сватать, и государыне Бог весть чего наговорили, они там между собой сговорились… и высочайшим повелением… а вы… а вас…

– Меня не спросивши? - догадалась Варенька. - Да, это так, тетушка Марья Семеновна позвала меня третьего дня и сообщила сию… новость…

Федька насупился. По всему выходило - она не рада.

Он не знал, как положено радоваться девицам с таким тонким воспитанием. Но уж во всяком случае - не стоять, опустив руки, и эта легкая улыбка могла означать лишь одно - покорность неизбежному.

– Сударыня, я вас силком под венец не потяну! - воскликнул он. - Я архаровец, это святая правда, я из тех архаровцев, что чудом в Сибирь на каторгу не угодили! Я всякое повидал, но чтоб девицу силком под венец - нет уж, другого дурака ищите! И приданое ваше мне ни к чему! И покорность ни к чему!

Тут Федька словно бы раздвоился. Первый, наружный Федька, выкрикивал, в чем именно он не нуждается из благ, которые мог бы приобрести посредством этого брака. Второй, внутренний Федька, ошалело шептал: «Я несу околесицу, я несу околесицу…», но помешать первому никак не мог.